© Юлия Глек, перевод и примечания, 2011.

ЧАРЛЬЗ АСТОР БРИСТЕД

CHARLES ASTOR BRISTED

ПЯТЬ ЛЕТ В АНГЛИЙСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

FIVE YEARS IN AN ENGLISH UNIVERSITY

(Избранные главы)

Перевод и примечания Юлии Глек

Оригинал здесь http://www.archive.org/details/fiveyearsinengli00brisuoft

Оглавление

Глава 10

Второй курс. Смена династии. Первый экзамен на степень бакалавра (Little-Go). Конфликт университета и колледжа. Различные экзамены.

Inclytus Albertus, doctissimus atque disertus,

Quadrivium docuit et omne scibile scivit (лат.).

Альберт знаменитый, учёный и красноречивый,

Учил он квадривию, знал всё, что знать только можно.

После пробного раунда первых майских экзаменов группа кандидатов на степени с отличием начинает приобретать чёткие очертания. Шлак быстро отсеивается, а хорошие студенты входят в ритм. Многие из них только теперь начали заниматься с первоклассными частными репетиторами (private tutors), потому что часто, можно даже сказать – обычно, репетитор с высокой репутацией отказывается брать в свою «команду» студентов до того, как они впервые покажут себя публично. Если у первокурсника нет репутации, которую он принёс с собой из публичной школы, а иногда даже если она есть, результат майских решает, будет ли он сдавать экзамен на степень с отличием или нет, – то есть, будет ли он прилежным студентом (reading man) или не будет, потому что для всех, кроме очень плохо подготовленных, получение степени без отличия равносильно ничегонеделанию – в том, что касается учёбы в университете – в течение по меньшей мере половины курса. Если  успех на этом экзамене вдохновляет студента, он снова берётся за работу, как здесь уже говорилось, в начале длинных каникул. К концу их он, однако, действительно устраивает себе каникулы примерно на месяц (обычно это учитывается во всех договорённостях с частными репетиторами), чтобы в начале триместра в колледже вернуться к своей работе бодрым и свежим. Хотя результаты второго года обучения не имеют такого решающего значения, как третьего, он становится для многих поворотной точкой. Некоторые из тех, кто отлично справлялся с низшей математикой, ломаются, когда доходят до дифференциального исчисления*, другие начинают лениться и отсеиваются из-за того, что чересчур положились на свой успех на первом курсе. Некоторые студенты Тринити разочаровываются, потому что им не удалось добиться стипендии (Scholarship) с первой же попытки, и забрасывают учёбу.

* дифференциальное исчисление считается первой ступенькой к настоящему математическому образованию. Следующая – это трёхмерная геометрия. Один из наших репетиторов по математике делил человечество на два класса: тех, кто изучал трёхмерную геометрию, и тех, кто не изучал (прим. автора).

Поскольку стипендия колледжа (Foundation Scholarship) является необходимым предварительным условием для получения членства в нём (Fellowship)*, она естественным образом становится одной из первейших целей нашего прилежного студента. В некоторых колледжах стипендии предоставляются студентам, которые лучше всего себя показали на своих первых майских. В Тринити для этого нужно сдать особый экзамен, который проводится в начале Пасхального триместра и в котором могут участвовать все второ- и третьекурсники. Воспитаннику американского колледжа, у которого отсутствует мотив ускорить рутинное течение курса обучения, такая конкуренция может показаться странной. Он посчитает, что второкурсники и третьекурсники находятся в слишком неравном положении, и будет очень удивлён, услышав, что в этих состязаниях на стипендию успешные второкурсники оставляют позади всех третьекурсников sine qua non, при этом тех, у кого другого шанса уже не будет, естественно, предпочитают тем, у кого он ещё будет, ceteris paribus**. Частично это объясняется тем, что пять-шесть лучших студентов третьего курса уже были выбраны стипендиатами в прошлом году и больше в экзамене не участвуют. Общее количество студентов второго и третьего курсов составляет около ста семидесяти человек, и около семидесяти из них обычно становятся кандидатами на вакантные стипендии, количество которых колеблется от двенадцати до двадцати, но обычно их меньше пятнадцати. Среди успешных кандидатов соотношение второкурсников и третьекурсников составляет обычно пять к восьми. Этот экзамен отличается от майского не только тем, что в нём участвуют по желанию; ещё одно очень важное отличие заключается в отсутствии известной заранее тематики – кандидаты идут на экзамен в надежде на свои общие знания. В то же время выбор классических авторов имеет свои ограничения, в отличие от Трайпоса (Tripos) или экзамена на университетские стипендии (University Scholarships); кандидат может быть уверен, что там не будет Пиндара, Аристофана, Аристотеля, Персия или Лукреция; редко бывают Платон, Эсхил, Феокрит, Плавт и Ювенал. Обычно даются отрывки из таких греческих авторов, как Гомер, Гесиод, Софокл, Еврипид, Геродот, Фукидид, Ксенофонт и Демосфен; из латинских – Вергилий, Гораций, Цицерон, Ливий и Тацит. Но и это оставляет весьма широкий простор для выбора, поскольку некоторые из этих авторов достаточно плодовиты. Работы по математике в составе этого экзамена не сложнее того, что обычно изучается третьекурсниками при подготовке к экзамену на степень с отличием по математике. По количеству их вполовину меньше, чем работ по «классике», и за них, пожалуй, можно заработать не больше половины баллов, которые даются за «классику»; во всяком случае, на этом экзамене «классики» оказываются в более выгодном положении, чем «математики». Хороший «классик» может получить стипендию, сделав минимальное количество математики – скажем, набрав двадцать баллов из возможных четырёхсот – а вот «математик» с такой же «классикой» должен быть действительно первоклассным, чтобы преуспеть. В том году (1842) казалось, что это соотношение будет несколько выровнено в связи со сменой руководства. Глава (Master) нашего колледжа, д-р Кристофер Вордсворт (Christopher Wordsworth), брат поэта***, ушёл в отставку, и на смену ему пришёл д-р Хьюэлл (Whewell).

* кроме тех редких случаев, когда членом колледжа (Fellow) избирается кто-нибудь из другого колледжа (прим. автора).

** ceteris paribus (лат.) – при прочих равных условиях.

*** доктор Кристофер Вордсворт, занимавший должность главы Тринити-колледжа с 1820 по 1841 г., был братом Уильяма Вордсворта (William Wordsworth, 1770 – 1850) – знаменитого английского поэта-романтика.

Вступление д-ра Хьюэлла в должность главы Тринити могло бы ознаменовать собой новую эру в истории этого «королевского и религиозного заведения». Новый глава был джентльменом в высшей степени внушительной наружности, и уже один звук его мощного голоса говорил о том, что человек он незаурядный. Он был исключительно хорошим наездником даже для страны, где хорошей верховой ездой никого не удивишь. О нём часто рассказывали анекдот, который он не особенно старался опровергнуть: в молодости, вскоре после того, как он принял духовный сан, во время одного путешествия случай свёл его с профессиональным боксёром, который вслух сокрушался по поводу того, что такая великолепная мускулатура попусту растрачена на какого-то священника. С этими физическими преимуществами сочеталась учёность почти в буквальном смысле всеобъемлющая. О некоторых людях говорят, что они знают обо всём понемногу; о нём можно с полным правом сказать, что он знает обо всём помногу. Второй Рэнглер (Second Wrangler) своего выпуска, профессор минералогии, а позднее – моральной философии*, автор одного из «Бриджуотерских трактатов»**, писавший на самые разные научные и этические темы, он довёл своё знание классических авторов до такой степени, которой редко достигают естественники, и не брезговал более лёгкой литературой. Его имя можно найти среди лауреатов Кембриджской поэтической премии (Cambridge Prize Poets), оно также известно в связи с несколькими переводами с немецкого. Едва ли в разговоре можно было затронуть такую тему, которой бы он не владел. Существует история, за достоверность которой нельзя поручиться, но, безусловно, она сорта se non vero ben trovato***. Кое-кто из донов, устав слушать, как он объясняет всё подряд и просвещает всех в преподавательской (Combination room), договорились устроить ему ловушку следующим образом. Они решили тщательно подготовиться по какой-нибудь очень узкой и необычной теме и как будто бы случайно затронуть её при первом же удобном случае. В соответствии с этим планом они выбрали что-то, имеющее отношение к Китаю, не то китайские музыкальные инструменты, не то китайскую игру в шахматы (существует два варианта этой истории). Всякие забытые книги, и в том числе такой-то том такой-то энциклопедии, были извлечены на свет Божий со своих пыльных полок и внимательно проштудированы. В следующее воскресенье, когда должностные лица колледжа вместе с несколькими гостями расположились вокруг портвейна с печеньем, заговорщики, артистически распределившие между собой роли, которые выучили назубок, улучили момент и ловко ввели в разговор подготовленную тему. Они с самым естественным видом роняли одно за другим сведения, требующие значительной эрудиции в необычной области и совершенно поразительные для присутствовавших там донов из «малых колледжей» (Small Colleges), а также явно озадачившие и сам объект атаки, который вот уже четверть часа сидел молча. И как раз когда участники начали поздравлять себя с тем, что достигли полного успеха, он повернулся к главному говоруну и заметил: «О, я вижу, вы прочли статью, которую я написал для такой-то энциклопедии в таком-то году». После этого они оставили свои попытки.

* формально её в университете называют казуистикой (Casuistry), а иногда – моральной теологией (Moral Theology) (прим. автора).

** «Бриджуотерские трактаты» (Bridgewater Treatises) – серия из восьми трактатов, отстаивавших идею разумного замысла, лежащего в основе природы. Трактаты названы по имени Фрэнсиса Эджертона, 8-го графа Бриджуотерского (Francis Henry Egerton, 8th Earl of Bridgewater, 1756 – 1829). Это был эксцентричный богач, прославившийся многими курьёзными выходками. Он давал званые обеды для собак, причём присутствовавшие на них собаки были одеты по последней моде. Сам он ежедневно надевал новую пару обуви, а использованную обувь выстраивал рядами, чтобы наблюдать таким образом течение времени. Среди прочих его увлечений была и естественная теология. Он оставил по завещанию 8000 фунтов стерлингов президенту Лондонского королевского общества (The Royal Society of London), с тем чтобы они были переданы лицу или лицам, которых он изберёт для написания трактата «О силе, мудрости и доброте Бога, явлённых в творении». Президентом общества на тот момент был Дэйвис Гилберт (Davies Gilbert), который и выбрал для этой цели восьмерых учёных мужей, которые должны были всесторонне рассмотреть этот вопрос и получить за это по 1000 фунтов каждый плюс доходы от продажи. Бриджуотерские трактаты публиковались с 1833 по 1840 г. Третий из них принадлежит перу доктора Хьюэлла и называется «Астрономия и общая физика с точки зрения естественной теологии» (Astronomy and General Physics considered with reference to Natural Theology).    

*** se non vero ben trovato (итал.) – Если это и неправда, то хорошо придумано.

Уильям Хьюэлл, портрет и собственноручная подпись с фронтисписа книги «Жизнь и избранная переписка Уильяма Хьюэлла» (The Life and Selections from the Correspondence of William Whewell).

1881

Гравюра миссис Стэр Дуглас (Mrs. Stair Douglas)

Иллюстрация из Википедии http://en.wikipedia.org/wiki/File:Whewell_William_signature.jpg

Человек, который знает так много, не может знать всё это в совершенстве, и едва ли от него можно ожидать, что он знает любой из этих предметов так же детально, как тот, кто сделал данную область своей spécialité; а в Англии, где разделение умственного труда, как и физического, достигло такой степени, которую нужно видеть своими глазами и испытать на собственном опыте, чтобы в это поверить, частенько случалось, что на д-ра Хьюэлла с его занятиями посматривали свысока те, кто сделал какое-нибудь из них своей специальностью и не занимался больше ничем. В этом отношении его сравнивали с лордом Брумом*, широта знаний которого уничтожала всякую возможность отточенности и доскональности в каждой конкретной области. Но у Брума было важное преимущество: в одном, а именно в ораторском искусстве, он в своё время был среди первых, а вот о Хьюэлле нельзя было сказать, что он достиг подобного превосходства в какой-либо области. Его сильной стороной были огромные общие знания. Людей со сходными притязаниями, которые могли бы это оценить, было мало; его судили по частям, и каждая часть принималась за целое людьми, всё развитие и образование которых носило частичный, а не всеобъемлющий характер. Высказывание о нём Сиднея Смита**, что «всезнание было его сильной стороной, а наука – слабой», получило широкое распространение и одобрение. 

* лорд Брум (Henry Peter Brougham, 1st Baron Brougham and Vaux 1778–1868) – британский юрист, член парламента, в 1830 – 34 гг. лорд-канцлер Соединённого Королевства. В 1830 г. пожалован титулом барона Брумского и Вокского (Baron Brougham and Vaux). Оставил большое количество работ по самым разным научным, философским и историческим вопросам, однако долговременной ценности они собой не представляли, поэтому известен он не как учёный, а как политический и государственный деятель. Прославился также изобретением новой конструкции лёгкого четырёхколёсного экипажа, который называли по имени создателя «брум» (Brougham). Памятник лорду Бруму имеется в Каннах, так как именно он способствовал популярности этого французского курорта, который до 1835 г. был ничем не примечательным рыбацким посёлком. Лорд Брум случайно обнаружил это место, купил там землю, построил дом, затем его примеру последовали другие, и Канны превратились в санаторий Европы. Кроме того, лорду Бруму – оратору принадлежит британский парламентский рекорд – однажды он говорил без перерыва шесть часов подряд.

** Сидней Смит (Sydney Smith, 1771 – 1845) – священнослужитель Церкви Англии, писатель, знаменитый проповедник своего времени, один из основателей влиятельного журнала «Эдинбургское обозрение» (the Edinburgh Review) и редактор его первого номера.

Но это служившее предметом насмешек всезнание как раз и делало его подходящей кандидатурой для главы крупного колледжа, среди членов и учащихся которого были люди с такими разными целями и занятиями. По широте и охвату изучаемого, по знанию литературы, в том числе и иностранной, Кембридж всегда опережает Оксфорд, а представители Тринити-колледжа значительно опережают представителей других кембриджских колледжей, поэтому можно было бы предположить, что вступление Хьюэлла в должность главы Тринити окажется именно тем, чем нужно. И, однако, это событие отнюдь не приветствовалось большинством как членов колледжа, так и студентов, которые, если бы их желания и голоса могли повлиять на это назначение, конечно же, выбрали бы своим начальником или настоятеля Пикока*, или профессора Седжвика**. Подобная антипатия по отношению к такому выдающемуся джентльмену имела причиной некоторые неприятные свойства его характера, которые достаточно сильно бросались в глаза уже в бытность его наставником (tutor) и которые, как совершенно справедливо предполагали, должны были скорее усилиться, чем ослабнуть после его возвышения. Профессор казуистики был невыносимым придирой, въедливым солдафоном, а его слабостью был педантизм в мелочах. Такой человек, как бы ни велика была его учёность, таланты и прочие достоинства, может оказаться отличным директором школы, но никогда не сможет стать хорошим руководителем для взрослых учащихся. Обращаясь как со школьниками с людьми, которые уже достигли или почти достигли возраста и достоинства мужчины, он только попусту раздражает и нервирует их, и доля их раздражения когда-нибудь обратится против него самого. Оставляя без внимания настоящие злоупотребления (которых в Тринити, как и в любом старинном заведении, хватало), наш новый глава стал проводить в жизнь мелкие и давно забытые правила, касающиеся ходьбы по газонам и появления во дворе в определённые часы без шляпы и мантии; он возродил устаревшие законы, направленные против «домашней разновидности тигра», которые запрещали обзаводиться этим полезным животным всем, кроме титулованных студентов (Noblemen) и феллоу-коммонеров (Fellow Commoners)***; он требовал соблюдения очень строгого этикета по отношению к себе лично, доводя до сведения студентов открыто или в частном порядке через наставников, что студенты, приглашённые на вечер в резиденцию главы колледжа (the Lodge), никогда не должны садиться в его присутствии. Этой и другими подобными мерами он сделал себя очень непопулярным среди студентов, причём «классики» были особенно недовольны в связи с открыто высказанным намерением изменить систему присвоения стипендий. Через наставников и других должностных лиц колледжа было полуофициально объявлено (глава колледжа в своей официальной ипостаси не должен лично иметь никаких отношений со студентами), что некоторое количество математики (я забыл, сколько именно баллов, но, безусловно, больше, чем большинство «классиков» могло надеяться набрать) станет обязательным, а работы по «классике» тех, кто не наберёт этого количества, проверяться не будут. Вызванное этим недовольство само по себе не имело большого значения, но представляет интерес как иллюстрация антагонизма между «классиками» и «математиками» и того сильнейшего отвращения, с которым большинство «классиков» относится к занятиям точными науками в чистом виде. Это легко заметить даже в наших колледжах, а уж в иностранном университете, где обе эти ветви разошлись гораздо дальше и основательнее, разделение между ними заметно особенно сильно. «Двойные» студенты, как величают тех, кто преуспевает и в «классике», и в математике, очень большая редкость; для этого требуется не только разносторонность дарований, но и крепкая физическая конституция. Объём работы, который нужно проделать человеку, претендующему на степень с высоким отличием на обоих Трайпосах, огромен, и с каждым годом он растёт. Как показывает «Кембриджский календарь», за последние десять лет в среднем не наберётся и двух «двойных первых степеней» (Double First) в год из ста тридцати восьми выпускников, получивших степень с отличием, притом, что общее количество выпускников превышает эту цифру более чем в два раза****.

* настоятель Пикок (George Peacock, 1791 – 1858) – английский математик. В 1809 г. поступил в  кембриджский Тринити-колледж. Второй Рэнглер 1812 г. В дальнейшем  член Тринити-колледжа, а с 1837 г. – профессор астрономии Кембриджского университета. Внёс вклад в развитие алгебры, автор учебника по алгебре. Как большинство кембриджских преподавателей того времени, принял духовный сан и с 1839 г. был настоятелем собора в городе Или (Ely).

** профессор Седжвик (Adam Sedgwick, 1785 – 1873) – один из основоположников современной геологии. Учился в кембриджском Тринити-колледже. Пятый Рэнглер 1808 г. Стал членом Тринити-колледжа, а с 1818 г. и до самой смерти был профессором геологии Кембриджского университета. Оказал влияние на молодого Чарльза Дарвина во время его учёбы в Кембридже, но теорию эволюции не принял и решительно противостоял ей.

*** «пенсионеров», державших собственных слуг, было очень мало, что придавало этому правилу ещё более неприятный оттенок, потому что создавалось впечатление, будто оно направлено против этих немногих. Феллоу-коммонеры были исключением из всех правил, земных или небесных, во всех колледжах. Я не уверен, но кажется, что в некоторых «малых колледжах» это так и не изменилось (прим. автора).

**** в промежутке между 1840 и 1850 гг. было присвоено 14 «двойных первых степеней» (прим. автора).

«Классики» находили требования университетского Трайпоса, согласно которым они должны были сначала сдавать экзамен на степень с отличием по математике, а иначе их не допускали к экзамену на степень с отличием по классической филологии, крайне тяжёлыми, но терпели их так же мужественно, как их старшие сограждане терпят налоги. Некоторой компенсацией и утешением служило им то, что в Тринити можно было обходиться без этой ненавистной науки и всё же становиться стипендиатами, а затем и членами колледжа, за счёт одной только «классики». Потому что стипендиаты Тринити были порой настолько чужды математике, что получали степень без отличия, и всё же после этого их избирали членами колледжа. Конечно, такое случалось не очень часто, но этого было достаточно, чтобы создать прецедент. Ввести в экзамены колледжа такие же требования, как на университетских экзаменах, значило осадить «классиков» в самой их цитадели. Что особенно их раздражало, так это угрожавшая им потеря времени – необходимость готовить математику два или три раза вместо одного. Всё, что они выучат, забудется за период с середины второго до середины третьего курса, а потом до длинных каникул и последнего триместра перед экзаменом на степень. Работы над «классикой» в этих промежутках вполне достаточно, чтобы вся выученная математика выветрилась из головы, даже если бы она представляла для них какой-то интерес и они старались её там удержать, – а ведь это не так. Они готовы были принять эту неприятную дозу один раз и навсегда в конце третьего курса, но принимать её ежегодно три раза подряд было невыносимо. Даже математики не были согласны с главой колледжа, потому что интересы колледжа одержали у них верх над профессиональным и научным amour propre*. Не веря, что Тринити удастся подняться в математическом отношении до уровня Сент-Джонс-колледжа, они боялись, что он своими экспериментами лишь поставит под угрозу наше классическое превосходство. В конечном счёте, это требование определённого количества математики на экзамене на стипендию колледжа проводилось в жизнь год или два, а потом фактически стало мёртвой буквой.

* amour propre (фр.) – самолюбие.

Но есть ещё одно препятствие, которое должны преодолеть в середине второго курса все студенты, независимо от того, «классики» они или «математики» и к какому колледжу принадлежат, и оно заслуживает внимания как факт, демонстрирующий полную независимость и даже противоречие между публичным и частным обучением, которое часто можно наблюдать в Кембридже. Это препятствие – Предварительный Экзамен (Previous Examination), который часто называют Little-Go (а в Оксфорде – Smalls). Он является первым из двух экзаменов, которые по университетским правилам требуется сдать для получения степени бакалавра. Он проводится ближе к концу второго, т.е. Великопостного (Lent) триместра. Предметы на этом экзамене частично постоянные, а частично меняются; к меняющимся, о которых студентов предупреждают за год, относятся греческий автор, латинский автор и одно из четырёх Евангелий; единственным постоянным предметом в то время были «Доказательства» Пэйли*. Слово «автор» в последнем предложении нужно понимать в узком смысле, оно обозначает здесь одну из книг Гомера, Геродота, Ливия или Тацита, два коротких диалога Платона, одну греческую трагедию и тому подобное. В экзамен входит и небольшой viva voce, и говорили, что если студент хорошо отвечает на viva voce, то его письменные работы, за исключением Пэйли, даже не смотрят. Это экзамен вроде зачёта, сдавшие его располагаются в списке в алфавитном порядке, кроме сравнительно небольшого количества, приблизительно одной четвёртой или пятой от общего числа, тех, кому едва-едва удалось его сдать, – для таких существует Второй класс.

* «Доказательства» Пэйли – книга британского философа и апологета христианства Уильяма Пэйли (William Paley, 1743 – 1805) «Обзор доказательств христианства» (View of the Evidences of Christianity) была впервые опубликована в 1794 г. и оставалась в учебном плане Кембриджского университета до 1920 г.

Из вышеизложенного видно, что в экзамене Little-Go нет ничего такого, что могло бы занять подготовкой к нему пятнадцатилетнего школьника более трёх или четырёх месяцев; а что касается хорошего второкурсника Кембриджа, то ему там вообще нечего готовить, кроме Пэйли. В том, что касается «классики», он вполне может положиться на свои способности, а если он настолько скрупулёзен, что совсем не хочет рисковать, то может подготовить её вполне достаточно для любых практических целей за три дня, и такого же количества времени ему хватит, чтобы полностью проработать «Доказательства». И тем не менее «классики» слегка ворчат, в основном, как я полагаю, из-за потери двух-трёх дней, которые тратятся на этот экзамен, когда многим из них время очень дорого, и потому, что в сдаче этого экзамена-зачёта чести для них нет никакой, зато есть вероятность опозориться, скатившись во Второй класс из-за какой-нибудь неточности в Пэйли. Для «математиков» этот экзамен куда труднее. Некоторые из них, особенно в «малых колледжах», сильно отстают по «классике», и им требуется некоторое время, чтобы подготовиться по этим предметам. Но я не думаю, что хоть кто-нибудь из выдающихся математиков когда-либо заваливал Little-Go, хотя некоторые из них попадали во Второй класс; и то, что второкурсник колледжа просто обязан знать «классику» достаточно для сдачи такого экзамена, настолько очевидно, что никогда не делалось никаких попыток уменьшить её количество. Однако за последние три года в русле изменений, направленных на уравнивание требований со стороны «классиков» и «математиков», были добавлены две книги Евклида и обычная арифметика. Примерно в то же время ввели проверку знания истории Ветхого Завета.

В Великопостный триместр проводится ещё экзамен для третьего курса, в котором также могут принимать участие второкурсники, хотя не слишком многие из них стремятся воспользоваться такой возможностью, – это экзамен на Университетскую Стипендию (University Scholarship). Я говорю «Стипендия», хотя их существует несколько, поскольку устроено так, что каждый год вакантна одна и редко когда больше*. Экзаменаторы и метод проведения экзамена во всех случаях одни и те же, поэтому с практической точки зрения всё это может рассматриваться как один экзамен. Он открыт для всех студентов, но состязание за стипендию идёт в основном среди третьекурсников. В него входит больше перевода на латынь (Composition), чем на Трайпосе, и даже более широкий спектр авторов, включая комические отрывки из Афинея, а также всякие не вполне обычные темы, которые не входят ни в один другой экзамен. И всё же порой случается, что стипендию завоёвывает второкурсник, а в очень редких случаях и первокурсник. В пропорциональном отношении в экзамене принимает участие много первокурсников. Они ещё не взялись за дело по-настоящему, и их место в рейтинге пока не определилось, поэтому они более склонны к экспериментам, чем второкурсники, у которых есть более определённые и близкие цели и поэтому отсутствует желание вступать в бессмысленное состязание с теми, кто сильнее их. Можно было бы предположить, что практика, приобретаемая на этом экзамене, должна привлекать к участию в нём большое количество студентов всех курсов, и так бы оно, безусловно, и было, если бы объявлялись индивидуальные результаты. Но, поскольку лишь десять-двенадцать лучших участников могут узнать, как они себя показали, да и то окольными путями, великая цель любого экзамена – исправлять ошибки и отмечать прогресс – не достигается. Там, где нужно выбрать одного человека из восьмидесяти, первейшей задачей, конечно же, является устранение тех кандидатов, у которых нет шансов, и с этим вполне эффективно справляются работы по переводу на латынь (Composition). Пожалуй, тщательно проверяются все работы не более чем у двенадцати-пятнадцати человек, и вот их-то сравнительные результаты и становятся с точностью известны самим экзаменаторам. В том году (1842) Университетскую Стипендию выиграл студент Сент-Джонс-колледжа, хотя обычно она достаётся кому-нибудь из Тринити или из Кингз-колледжа.

* за последние десять лет трижды были одновременно открыты две вакансии. Всего таких стипендий было четыре: Крэйвена (Craven), Бэттла (Battle), Дэйвиса (Davies) и Питта (Pitt), и к ним совсем недавно прибавилась ещё одна, Порсона (Porson). Ежегодное денежное пособие, на которое дают право эти стипендии, варьирует от £30 до £75 (прим. автора).

Все вышеперечисленные экзамены проводятся после первого триместра. Но в Сент-Джонс-колледже майские экзамены разбили на две части, и первую, куда входят более лёгкие предметы, сдают в конце Михайлова (Michaelmas) триместра. На третьем году правления Хьюэлла он ввёл нечто подобное в Тринити, но только для второкурсников. Этим половинным экзаменам из-за их частичности и небольшой трудности придаётся лишь умеренное значение. Первый класс на них значительно меньше, чем на майских экзаменах первокурсников. А если ещё добавить, что некоторые из «малых колледжей» также делят пополам и свои экзамены для второкурсников, и свои экзамены для первокурсников, и что в некоторых из них есть особый экзамен по классической филологии, который сдаётся по желанию, то на этом мы и закончим наше перечисление экзаменов колледжа и университета, добровольных и обязательных, которые имеют отношение к второкурсникам и представляют для них интерес вплоть до конца Великопостного триместра. Но обычно они не настолько поглощают их внимание, чтобы лишить живого интереса в большим университетским экзаменам – Математическому Трайпосу (Mathematical Tripos) в январе и Классическому Трайпосу (Classical Tripos) в феврале. На этом этапе второкурсник уже начинает разбираться в том, как работает эта система, он уже знает, по крайней мере по рассказам, выдающихся кандидатов на степени с отличием от своего собственного колледжа, и беспокоится о своём друге-«математике», который надеется оказаться в первой десятке, или о знакомом-«классике», который боится, что ему вообще не удастся вытянуть на степень с отличием.

Здесь уже упоминалось о том, что Университетская Стипендия в тот год досталась представителю Сент-Джонс-колледжа. En revanche* мы победили на обоих Трайпосах, так что наш человек стал Старшим Рэнглером (Senior Wrangler), которым почти всегда бывает джонсианец, а также Старшим Классиком (Senior Classic) и Старшим Медалистом (Senior Medallist), как обычно. Эти экзамены сопровождались некоторыми событиями, достойными упоминания. Наш Старший Рэнглер из Тринити (а у нас такое случается настолько редко, что он всегда становится объектом любопытства и всеобщим любимцем), был маленьким сгорбленным человечком**, которого никак нельзя было назвать красавцем и щёголем. В день его триумфа, когда ему должны были присваивать в Сенат-Хаусе (Senate House) с таким трудом заработанную степень с отличием, несколько его друзей объединили свои усилия, чтобы как следует его одеть и привести в порядок, чтобы его внешний вид более-менее соответствовал его подвигу и достоинству колледжа. В целом у него была репутация «математика» в чистом виде, хотя это было очень несправедливо, потому что на самом деле это был человек с широкой эрудицией, причём в некоторых областях, очень далёких от точных наук: например, он был в курсе всех новых романов, что для Кембриджа, где чтение романов не относится к распространённым слабостям, является редкостью. Его соперник-джонсианец, который обладал ужасающей работоспособностью и как-то раз работал по двенадцать часов в день неделю подряд во время экзаменов колледжа, чуть не вышел из строя из-за переутомления перед самым началом этого испытания и был вынужден носить с собой на экзамен эфир и прочие стимуляторы на случай непредвиденных осложнений. Несмотря на это, он справился хорошо, и, обладая в придачу к знаниям способностью быстро писать и отличным стилем, немного обогнал тринитарианца в теоретической части экзамена (bookwork), но тот обошёл его на 200 баллов в решении задач, и это определило исход состязания. Случилось так, что одна из теоретических работ, на которую отводилось три часа, оказалась короче, чем обычно, и джонсианец, то ли из бравады, чтобы напугать своего оппонента, то ли потому, что, сделав всё, что мог, не видел смысла сидеть дольше, закончил свою работу и вышел из зала по истечении двух часов. Его ранний выход не остался незамеченным, и в тот же вечер один третьекурсник Тринити в панике примчался в комнату своего друга, на которого возлагались надежды колледжа. «К.! К.! Мне сказали, что сегодня после обеда С. закончил работу за два часа! Это правда?» Наш математик, который отдыхал от трудов этого дня при помощи такого невинного и недорогого удовольствия, как ножная ванна, перевёл взгляд с тазика на вопрошавшего с невозмутимостью Диогена и ответил: «Вполне возможно. Я сам закончил её за два с половиной». Экзамен на Награды Смита (Smith's Prizes), который проводится сразу же после объявления результатов Математического Трайпоса и служит для уточнения или подтверждения сравнительного положения первых трёх или четырёх Рэнглеров, дал сходный результат: наш участник победил своего оппонента, но почти без разрыва.

* En revanche (фр.) – в качестве реванша.

** этим «маленьким сгорбленным человечком» был Артур Кэйли (Arthur Cayley, 1821 – 1895), выдающийся английский математик. Он поступил в кембриджский Тринити-колледж необыкновенно рано – в возрасте 17 лет. Его наставником был уже упоминавшийся в этой главе Джордж Пикок. В дальнейшем Кэйли стал членом Тринити-колледжа, но принимать духовный сан не стал, а следовательно, его членство имело ограниченный срок, по окончании которого он был вынужден выбрать себе профессию и стал адвокатом. В 1860 г. в Кембриджском университете была основана новая математическая кафедра, профессором которой был избран Кэйли. Так в 42 года он поменял доходную адвокатскую практику на скромное жалованье ради того, чтобы полностью посвятить себя математике. Это был очень плодовитый учёный, написавший более 700 работ, посвящённых главным образом линейной алгебре, дифференциальным уравнениям и эллиптическим функциям. Известна теорема Кэйли (или Кэли), граф Кэйли, алгебра Кэйли и др.

Артур Кэйли.

Фотография.

Иллюстрация из Википедии http://en.wikipedia.org/wiki/File:Arthur_Cayley.jpg

Старший Классик был сыном пэра и отличился ещё и как один из лучших гребцов университета. К тому же он был капитаном Полла (Poll)*, потому что сыновья пэров обладают привилегией сдавать экзамен на степень с отличием по классической филологии, предварительно сдав обычный экзамен на степень, а не Математический Трайпос. Это, да ещё право получать степень после семи триместров пребывания в колледже, а не после десяти (что составляет разницу ровно в год)** – вот и все незаслуженные привилегии, которыми они пользуются. В качестве причины в обоих случаях называется одно и то же – что для них раньше, чем для других студентов, может настать необходимость участия в общественной жизни; а в основе этого правила, очевидно, лежало намерение, чтобы те, кто получает степень с отличием по «классике» через Полл, получали её после двух с половиной лет пребывания в колледже. Однако это дух, а не буква закона, и некоторые из них пользуются предоставляемым им двойным шансом и готовятся к Классическому Трайпосу столько же, сколько остальные студенты, и при этом им не мешает необходимость подготовки к Математическому. С другой стороны, бывали примеры, когда молодые люди по-рыцарски отказывались от этого преимущества и сдавали Математический Трайпос так же, как все остальные студенты-«классики». Эта привилегия сохраняется, даже если титулованный студент поступает в качестве «пенсионера» (Pensioner), но на кандидатов на Медали Канцлера (Chancellor's Medals) не распространяется, потому что для них необходимо получить Старшую Оптиму (Senior Optime) по математике. Великое опустошение среди «классиков», имевшее место в предыдущем году, и волна возмущения, которую оно вызвало, сделало на сей раз экзаменаторов по математике очень снисходительными. Ни один «классик» не провалился, а список Старших Оптим растянулся до неимоверной длины. Но некоторые наши стипендиаты (Scholars) уже получили степени среди πολλοί из-за боязни результата этого экзамена. Оба Медалиста были из Тринити, и Второй Медалист только шестой на Трайпосе.

* капитан Полла – лучший студент из сдавших экзамен на степень без отличия.

** в эту привилегию входит и то, что им не нужно сдавать Little-Go (прим. автора).

Когда настало время экзамена на стипендии Тринити, я, как легко предположить, был не в состоянии в нём участвовать. Помимо болезни, на то были ещё две причины. Во-первых, я был феллоу-коммонером, а поскольку считается, что это люди, обладающие состоянием, то они не могут претендовать на стипендии или членство в колледже, так как то и другое предполагает денежное пособие. (Это правило действует не везде, в некоторых «малых колледжах» феллоу-коммонеры могут быть стипендиатами). Во-вторых, я оказался «межтриместровым» студентом, то есть находился как бы между курсами. Хотя я прибыл в колледж одновременно с теми, кто должен был выпускаться в 1844 году, моё имя не было занесено в книги колледжа (College Books), как их имена, ещё до начала 1840 года. Поэтому я потерял триместр и во многих случаях всё ещё считался первокурсником, хотя пробыл в колледже столько же, сколько второкурсники*. Так я оказался между курсами – положение, скорее выгодное для того, кто поступил в университет, зная о нём очень мало, потому что оно даёт ему возможность взвесить и проверить свои знания и способности и сдавать экзамены на степень с отличием по выбору на год раньше или позже**. А если он станет стипендиатом Тринити и захочет выпуститься вместе с теми, кто поступал одновременно с ним, у него будет дополнительный год для подготовки к экзамену на членство в колледже, потому что, хотя он может сдавать экзамен по математике вместе с ними, степень бакалавра гуманитарных наук, а следовательно, и степень магистра, будут присвоены ему позже, чем им.

* по Уставу требуется пробыть в колледже двенадцать триместров, но в это число входит и тот, в котором имя студента было занесено в книги колледжа, и тот, в котором сдаётся последний экзамен на степень, так что фактически жить при колледже необходимо только десять триместров (прим. автора).

** выпуститься на год позже разрешается только в случае болезни (доказанной свидетельством от врача). Студенту, выпустившемуся позже положенного срока по любой другой причине, степень с отличием не присваивается (прим. автора).

Во время этих экзаменов меня вообще не было в Кембридже. Я поехал в Париж за врачебной консультацией вместе со своим другом и бывшим репетитором, который получил членство в колледже в прошлом октябре и ещё не определился со своими планами на будущее. Он жил при колледже не постоянно и не слишком перегружал себя учениками. Он заботился обо мне и поддразнивал меня, занимаясь этим попеременно, и такое обращение, в конечном счёте, не принесло мне вреда, а его в то время очень забавляло. Инвалид, который не может подняться на два лестничных марша без того, чтобы ему не стало плохо, не может должным образом оценить удовольствия весёлой французской столицы; моё пребывание там длилось ровно столько, сколько понадобилось для консультации (которая не принесла никакой пользы) у врача, которому меня рекомендовали.

Не могу забыть разницу между этим и следующим моим визитом в Париж. Это было весной 1845 года, когда моё здоровье восстановилось почти полностью и я, отдыхая после своего последнего экзамена (Классического Трайпоса), в течение месяца предавался безделью и жил на широкую ногу. Восемь дней я осматривал достопримечательности Бельгии под непрекращающимся дождём, и за эти восемь дней износил не одну пару обуви на мостовых Брюгге, Гента и Антверпена. Сильнее всего дождь лил в тот день, когда я покидал Брюссель в парижском дилижансе. Путешествие было утомительным, и на место назначения мы прибыли около полуночи. Назавтра было воскресенье. Солнце сияло так ярко, как будто его за время отсутствия отремонтировали и покрасили. Оно было тёплым, но не жарким, как обычно в апреле, когда оно сияет в промежутках между дождями. Моя комната на антресолях выходила на сады Тюильри, в которых гуляли толпы людей в праздничной одежде. Я припомнил то время, когда изображал из себя франта на Бродвее, и, пока внимательно просматривал содержимое своих чемоданов, мне пришло в голову, что человек, который три года практически не высовывал носа из своего университета, пожалуй, несколько отстал от парижской моды, да и от любой другой тоже. Однако я постарался придать себе наилучший вид и смешался с толпой. Казалось, в этих садах собрались все обитатели Парижа – мужчины, женщины, дети, все без исключения хорошо одетые, весёлые, счастливые и такие же блестящие, как прекрасные фонтаны, сверкающие на солнце. Какой же это был контраст с моими английскими воспоминаниями и с дождём и грязью, которые я видел в Бельгии! Я шёл и шёл, через площадь Согласия, по Елисейским полям, среди киосков и бродячих торговцев, омнибусов*, битком набитых радостными детьми, а те, что постарше, весело выглядывали со всех сторон; и только возле Триумфальной арки на площади Звезды я почувствовал необходимость подкрепиться и вспомнил об утренней трапезе. Поистине, в мире нет больше такого места, как Париж, которое настолько бы подходило для развлечений и отдыха после тяжёлой работы, когда у вас есть несколько недель, которые можно посвятить наслаждению бездельем, хорошими обедами и выбором нарядов для себя и безделушек для друзей. Насколько оно подходит для иностранца, который преследует какую-то постоянную и рациональную цель в этом мире или серьёзно задумывается о следующем, это другой вопрос.

* омнибус – вид городского общественного транспорта, предшественник автобуса –  многоместная повозка на конной тяге.

Когда я возвратился в Кембридж, результаты экзамена на стипендию были только-только объявлены, и оказалось, что глава колледжа частично выполнил свои угрозы. Студенты-«классики» с третьего курса и один со второго выбыли из борьбы из-за того, что совсем не сделали математики. Помимо этого, имело место обычное количество разочарований. Один из неудачливых кандидатов мигрировал – обычное дело в подобных обстоятельствах. Миграция в другой колледж равносильна признанию собственной неполноценности и того, что мигрант не надеется стать членом своего собственного колледжа и поэтому бежит в другой, с более скромными требованиями к кандидатам.  Значительный поток такой миграции идёт из Сент-Джонс-колледжа в «малые колледжи». Сидни-Сассекс-колледж (Sidney Sussex College) – это почти колония второразрядных джонсианцев. В бытность мою в университете в Крайстс-колледже (Christ's College) три года подряд лучшим студентом был мигрант из Сент-Джонса. Иногда такой мигрант оказывается тёмной лошадкой и в конце концов занимает очень высокое место на Трайпосе; так и оказалось в настоящем случае. Реже случается, что студент, хорошо зарекомендовавший себя с самого начала, мигрирует из Сент-Джонса или Тринити, чтобы поменьше напрягаться, потому что в другом колледже ему дадут членство за одну только степень, то есть за место, которое он займёт на Математическом или Классическом Трайпосе, без последующего дополнительного экзамена. Иногда случается, что по той же причине мигрирует бакалавр. Нужно отметить, что стипендии «малых колледжей» и членство в них в материальном отношении ничем не уступают стипендиям и членству в Тринити; более того, в большинстве случаев они даже доходней. Это вопрос предпочтения чести либо выгоды*.

* однако в «малых колледжах» существуют вакансии «второстепенных членов» (Bye-Fellowship), доход от которых чисто номинальный – фунтов 5 – 6 в год. На них нет большого спроса, и обычно они достаются более слабым кандидатам. Иногда они служат для того, чтобы не терять хороших кандидатов, которые уже не смогут стать членами колледжа по возрасту (в тех колледжах, где существует возрастной предел для принятия в члены), потому что «второстепенный член» (Bye-Fellow) может быть избран действительным членом, когда откроется вакансия (прим. автора).

Крайстс-колледж, фасад.

Гравюра на металле  Ж. Ле Ко (J. Le Keux) по рисунку Дж. А. Белла (J.A.Bell).

1847

Иллюстрация с сайта Copperplate. Antique Maps and Prints

http://www.copperplate.co.uk/FindMapsSearchResults.aspx?stid=2&tmid=22125

Сидни-Сассекс-колледж, фасад.

Гравюра на металле  Ж. Ле Ко (J. Le Keux) по рисунку Ф. Маккензи (F. Mackenzie).

1847

Иллюстрация с сайта Copperplate. Antique Maps and Prints

http://www.copperplate.co.uk/FindMapsSearchResults.aspx?stid=2&tmid=22125

Сидни-Сассекс-колледж, вид из сада главы колледжа (Master's Garden).

Гравюра на металле  Ж. Ле Ко (J. Le Keux) по рисунку Ф. Маккензи (F. Mackenzie).

1847

Иллюстрация с сайта Copperplate. Antique Maps and Prints

http://www.copperplate.co.uk/FindMapsSearchResults.aspx?stid=2&tmid=22125

Считается, что пять-шесть второкурсников, которым удалось получить стипендию с первой попытки, тем самым добились кое-каких отличий, и перед ними лежит несомненная перспектива оказаться среди лучших студентов своего выпуска. Но так бывает не всегда. Часто случается, что некоторые из них получают более низкую степень, чем те, кто был выбран стипендиатом со второй попытки. Умным и усидчивым студентам, которые поступили в университет с не очень хорошей подготовкой, иногда требуется почти два года, прежде чем станет заметен эффект от занятий с репетитором, и тогда они совершают большой скачок и очень быстро идут вперёд на протяжении третьего курса; в то время как те, кто пришёл с отличной подготовкой, частенько начинают лениться после своего триумфа на втором курсе. Случаи, когда студент, вообще не ставший стипендиатом, побивал в Сенат-Хаусе того, кто стал им с первой же попытки, в значительной мере объясняются именно этим: жажда успеха вынуждала первого к напряжению всех сил во время последних, решающих длинных каникул, в то время как второго его ранний и, возможно, неожиданный успех сделал беспечным и праздным. Однако до определённой степени это объясняется и разницей в самих экзаменах, которая заключается в некоторых важных деталях. Здесь уже отмечалось, что выбор авторов, которые могут быть вынесены на экзамен на стипендию колледжа, более узок. Но кроме того, на этом экзамене нет перевода на греческий, а перевод на греческий на Трайпосе оценивается большей суммой баллов, чем перевод на латынь, и составляет в целом одну пятую от суммы баллов всего экзамена. Затем, на экзамене на стипендию колледжа отводится гораздо больше времени – четыре часа – на объём работы, меньший, чем тот, на который на университетских экзаменах даётся всего три. На Классическом Трайпосе темп имеет огромнейшее значение, медлительный человек обречён на неудачу. А на экзамене Тринити достаточно времени для шлифовки. Иногда случается, что стипендиат, добившийся стипендии на втором курсе, показывает плохой результат на университетских экзаменах, а потом снова хороший на экзамене на членство в Тринити. Трое из шести успешных кандидатов того года сначала потерпели неудачу, а потом реабилитировали себя таким вот образом вследствие смешанного влияния обеих причин.

После объявления имён новых стипендиатов до майских экзаменов остаётся всего несколько недель. Печатные листы с классовыми списками этих экзаменов говорят о многом. Во-первых, общее число студентов на втором курсе заметно уменьшилось, – отсеялась примерно одна пятая. В то время как на первом курсе этот экзамен сдаёт от ста до ста двадцати человек, на втором уже только от восьмидесяти до ста*. Затем, Первый класс урезан до половины, а то и меньше, своего прошлогоднего размера, – в среднем в нём бывает одиннадцать человек. Однако причина не только в том, что тяжёлая работа даёт себя знать и те, кто на первом курсе были прилежны и добивались успеха, теперь ломаются и прекращают заниматься. На этом курсе экзамен в основном математический. Единственная чисто классическая работа посвящена одному из диалогов Платона. Есть ещё одна по Диатессарону (четырём Евангелиям) – эта работа по большей части «зубрильная» (cram), и ещё три короткие работы по «моралям» – «Естественной теологии» Пэйли, «Основам моральной философии» Стюарта** и «Трём проповедям о человеческой природе» Батлера***. Эти три работы и ещё одиннадцатая книга Евклида составляют одну длинную пятичасовую сессию. Оставшиеся шесть работ математические: статика, динамика, теория уравнений, конические сечения, сферическая тригонометрия, дифференциальное и интегральное исчисление и одна работа по задачам по всем этим предметам. Для студента-«классика» вполне возможно набрать достаточно баллов и попасть в Первый класс за счёт тщательной шлифовки «моралей», Диатессарона и Платона (с помощью Евклида, который даётся «классикам» в качестве подачки), тем более что порог Первого класса на двести баллов ниже, чем на первом курсе. Но это достижение обычно считается не стоящим затраченного на него времени. Цвет «классиков» теперь уже сосредоточился на Трайпосе, и отвлечь их от цели получить на нём достаточно высокое место очень непросто. Даже если они окажутся в Шестом классе на майских экзаменах этого года, никто не подумает о них хуже. На самом деле, успех сейчас и успех потом – вещи настолько далёкие друг от друга, что высокое место в списках вторых «майских» скорее говорит не в пользу вероятности занять хорошее место на Трайпосе, потому что время, потраченное на зубрёжку этого конкретного материала, бывает оторвано от обычной тренировки в переводе с греческого и на греческий и с латыни и на латынь. В целом, к этим «майским» по сравнению с первыми готовятся не очень старательно, за исключением разве что двух-трёх лучших математиков, которые уже начинают борьбу за свои места, да и у тех здесь скорее играет роль текущий уровень знаний, полученный благодаря занятиям с частными репетиторами, а не специальная подготовка именно к этому экзамену. Если тот, кто безусловно был лучшим математиком на первом курсе, окажется безусловно лучшим и на этих экзаменах, то можно считать, что он практически наверняка займёт самое высокое место среди Рэнглеров из Тринити; но если один-два других на первом курсе отставали от него ненамного и во второй раз опять следуют за ним по пятам, существует большая вероятность, что они поменяются местами в следующем году или, во всяком случае, на экзамене на степень. Некоторые теряют на этом курсе свои высокие места из-за того, что силы их были сосредоточены на чём-то другом, а математические способности ещё не успели достичь своего полного развития в результате постоянной и исключительной их тренировки. Такие снова поднимаются в списке на третьем курсе и в конце концов занимают высокие места среди Рэнглеров. По множеству причин, главные из которых мы уже перечислили, уровень набираемых баллов сравнительно невысок: часто случается, что первый в списке набирает не больше пятнадцати сотен баллов.

* количество провалившихся, отсутствовавших по болезни либо по уважительной причине и т.д. не превышает семь-восемь человек и  для обоих курсов примерно одинаково (прим. автора).

** «Основы моральной философии» Стюарта – Outlines of Moral Philosophy, учебник, принадлежащий перу шотландского философа Дугальда Стюарта (Dugald Stewart, 1753 – 1828). Был впервые опубликован в 1793 г. и выдержал множество переизданий.

*** «Три проповеди о человеческой природе» Батлера  –  Three Sermons on Human Nature Джозефа Батлера (Joseph Butler, 1692 – 1752), епископа Церкви Англии, философа, богослова, апологета христианства.

Раз или два в течение зимы у меня появлялись обманчивые признаки выздоровления, а вместе с ними и смутные намерения готовиться к этому экзамену; но я ещё не поправился даже настолько, чтобы осилить одну только классическую часть и, прочитав несколько страниц «Федона» и посетив три-четыре лекции по нему, был вынужден от этого отказаться из-за слабости и невозможности сидеть целый час в переполненной аудитории. Для меня это было большим лишением, потому что лектор по Платону у нас был замечательный, и хотя его лекции в то время ещё не приобрели в университете такую известность, как впоследствии, так как он читал этот курс только третий год, но уже тогда они заслуженно собирали большую аудиторию. Так что я был вынужден оставаться праздным наблюдателем в этом наполненном деятельностью месте. Танцор с вывихнутой лодыжкой, наездник с покалеченной рукой, в которой он обычно держит поводья, гребец со сломанным веслом, эпикуреец, осуждённый врачом на больничную диету, – все они достойны жалости за свои танталовы муки; но ни один из них не заслуживает сострадания так, как жаждущий знаний молодой человек, когда все окружающие заняты их приобретением и всё вокруг служит соблазном, а он из чувства самосохранения вынужден систематически предаваться праздности и лежать, как лодка на мели, глядя, как другие проплывают себе мимо. В какой-то мере таков мой жребий и по сей день: даже теперь я не могу писать или читать по восемь часов ежедневно в течение шести дней кряду (даже при самом простом режиме без всяких излишеств), чтобы не измотаться вконец и не быть вынужденным бросить работу в конце недели.

Экзамены окончились, и студенты стали разъезжаться. Тот, кто остался прилежным студентом вплоть до конца второго курса, как правило, остаётся таковым и в дальнейшем, но нередко случается, что на этом этапе он оставляет намерение получить «двойную» степень и сосредоточивает все свои усилия на математике. На какое-то время я оказался почти в полном одиночестве. Одни отправились в летнее путешествие в составе группы студентов во главе с репетитором*, другие уехали отдыхать перед тем, как засесть за работу на длинных каникулах. Примерно в это же время я сделал одну очень умную вещь, а именно послал всё лечение куда подальше, и с той поры начал постепенно выздоравливать. Поскольку было очевидно, что моё выздоровление – дело времени, я решил спокойно сидеть на одном месте, а так как мне было необходимо чем-то занять свой ум, начал понемногу заниматься просто для рассеяния. Сначала я принялся за Аристофана как самого забавного автора, и, работая по паре часов каждое утро, прошёл семь пьес, после чего смог сказать, с учётом того, что читал раньше, что прочёл всего «отца комедии». И хотя из-за сопутствующих обстоятельств моё чтение было не особенно доскональным, оно всё же заложило основу для последующего повторения, и я овладел словарём автора, который в значительной мере определяет сложность его произведений. Работал я за конторкой, так как не мог наклоняться над столом. Очень многие студенты, даже с отличным здоровьем, взяли себе за правило заниматься стоя, чтобы его сохранить, что, как я понимаю, также очень распространено в Германии. Это, безусловно, самый здоровый способ, и после нескольких попыток совсем не утомительный даже для больного, хотя со стороны может показаться, что это не так. По вечерам я брал Горация и освежал в памяти «Сатиры» и «Послания» по изданию с подробными примечаниями. Его я мог просматривать, откинувшись на спинку кресла, а необходимость в словаре возникала редко. В этом необременительном занятии приятно проходил час, а иногда и больше. Закончив повторять Горация таким способом, я взялся за «Тускуланские беседы», первую книгу которых читал раньше (а в Йеле даже сдавал экзамен по всем пяти), но даже в первой мне было чему учиться. Тем не менее, словесные трудности были немногочисленны, а читать Цицерона не спеша и переводить его элегантную латынь на наилучший английский, который вы только можете подыскать, – занятие интересное и небесполезное. После Аристофана я взялся за Фукидида и прочитал шестую и седьмую его книги, но не так, чтобы хорошо их знать, – на самом деле, лишь проработав этого автора по третьему разу, и то очень тщательно, вы можете быть уверены в том, что справитесь с любым самым сложным отрывком. С «Ипполитом» Еврипида я добился большего и изучил его действительно хорошо, не только с филологической, но и с литературной точки зрения, с целью сравнения с «Ипполитом» Сенеки и «Федрой» Расина, которые прочитал  сразу же после этого и составил сравнительный синопсис трёх этих пьес на один и тот же сюжет. Этот набросок я нашёл среди своих бумаг сейчас, когда пишу эти строки, и решил вставить его сюда, потому что для некоторых он может представлять интерес. Мне больше нигде не попадалось детальное сопоставление трёх этих пьес.

* летнее путешествие в составе группы студентов во главе с репетитором – по-английски это называется reading-party, точного эквивалента в русском языке не существует. Суть явления в том, что частный репетитор с группой своих учеников отправлялся в какое-нибудь красивое место в Англии или за границей. Там они занимались по нескольку часов в день, а в оставшееся время отдыхали – совершали пешие прогулки, осматривали достопримечательности, ездили верхом и т.д. и т.п., тем самым совмещая приятное с полезным.

«Ипполит» Еврипида.

Действие происходит в Трезене*.

* Трезен – город-государство в Арголиде на северо-востоке Пелопоннеса.

Афродита произносит пролог.

Иполлит проносит венок из цветов и посвящает его Артемиде (отсюда название пьесы  Ιππόλυτος Στεφανηφόρος*). Слуга советует ему почтить и Афродиту, он отказывается.

* (др.-греч.) «Ипполит-венценосец».

Хор оплакивает болезнь Федры и недоумевает из-за причины: то ли это гнев кого-нибудь из богов, то ли дурные вести о муже. Кормилица с трудом выпытывает у Федры её тайну. Царица не может заставить себя произнести роковое имя, вместо этого она вопросом заставляет саму кормилицу произнести его. Она признаётся хору в своей непреодолимой страсти и решении умереть. Кормилица старается убедить царицу в том, что её желание может быть удовлетворено, но это ей не удаётся, и она делает вид, что у неё есть зелье, способное исцелить от него. Хор поёт о силе Афродиты на примере Иолы* и Семелы**.

* Иола – дочь эхалийского царя Эврита, которую полюбил Геракл.

** Семела – дочь фиванского царя Кадма, возлюбленная Зевса, мать Диониса.

Ипполит входит, браня кормилицу, которая умоляет не выдавать её. Здесь знаменитая строка,

ἡ γλῶσσ᾽ ὀμώμοχ᾽, ἡ δὲ φρὴν ἀνώμοτος.

(Язык мой клялся, но не разум.)

Он обличает весь женский пол и оставляет их в ужасе. Федра упрекает кормилицу. Хор оплакивает её судьбу. Федра вешается.

Тезей возвращается с Делоса, куда ездил как θεωρός*. Он находит письмо от жены, в котором она обвиняет Ипполита в том, что он обесчестил её. Он проклинает его. На Ипполита обрушиваются упрёки, его изгоняют. Хор молит о скромной судьбе и оплакивает его изгнание.

* θεωρός (др.-греч.) – теор – государственный представитель, исполнявший поручения культового характера.

Вестник объявляет о смерти Ипполита (чудовище описывается просто как ταῦρον, ἄγριον τέρας*. Хор признаёт силу Афродиты и Эроса.

* (др.-греч.) – бык свирепый, посланный небом.

Появляется Артемида и открывает правду Тезею. Приносят умирающего Ипполита. Он прощает своего отца, а Артемида заявляет, что отомстит за него, и что ему будут возданы посмертные почести.

 «Ипполит» Псевдо-Сенеки

По действию эта сцена наиболее простая из трёх. Действие происходит в Афинах (а не в Трезене, как у Еврипида и Расина).

Акт I.

Ипполит даёт слугам распоряжения об охоте – входят Федра и кормилица. Роковая тайна страсти Федры уже известна этой последней. Она уговаривает царицу подавить её. Федра всё ещё цепляется за мысль, что её страсть может быть удовлетворена, но, наконец, убеждённая кормилицей, готовится убить себя. Теперь кормилица сдаётся и отправляется рассказать о любви Федры Ипполиту. Хор поёт о силе любви.

Акт II.

Федра велит служанкам одеть её как амазонку. Кормилица умоляет о помощи Гекату (!) и обращается к Ипполиту, советуя ему вкусить радостей жизни в обществе. Он отвечает красивым панегириком о прелестях сельской жизни, одним из тех purpurei panni*, которые часто встречаются у Псевдо-Сенеки, и заканчивает осуждением прекрасного пола вообще.

* purpurei panni (лат.) – букв. «пурпурные лохмотья». Выражение из «Искусства поэзии» Горация, обозначающее яркий, красочный отрывок в произведении, которое в целом скучно и неинтересно.

Федра входит и без чувств падает ему на руки. Она сама признаётся в своей любви. Он готов её убить, но, вняв её мольбам, оставляет ей жизнь и бросает свой меч, потому что он осквернён её прикосновением, и в ужасе убегает. Кормилица зовёт на помощь и обвиняет его в том, что он изнасиловал свою мачеху. Хор молит, чтобы красота Ипполита не привела к его гибели.

Акт III.

Тезей возвращается из Аида, где пробыл четыре года. Он находит Федру, готовую убить себя. Она сама обвиняет Ипполита. Тезей обрушивает на него проклятие Нептуна. Ипполит и Тезей не встречаются. Хор жалуется на то, что боги не управляют делами людей так же хорошо, как неодушевлённым миром.

Акт IV.

Вестник объявляет о смерти Ипполита. Чудовище описывается в мельчайших деталях. Вопрос Тезея, вызывающий это описание (Quis habitus ille corporis vasti fuit?)*, производит отрицательное впечатление, потому что разрывает единство повествования. Смерть Ипполита также описывается в деталях. О нём говорится, что его тело было в буквальном смысле разорвано на такое множество кусочков, что невозможно найти их все. Хор поёт о непостоянстве судьбы, вводя, inter alia**, следующий странный образ:

* Quis habitus ille corporis vasti fuit? (лат.) – Как выглядело его огромное тело? – В современных редакциях этой пьесы данная строка не вопрос Тезея, а восклицание вестника, и единство повествования совершенно не разрывается. Очевидно, Ч. А. Бристед пользовался другой редакцией, тем более что и пьеса в современных редакциях называется не «Ипполит», а «Федра», и автор – Сенека, а не Псевдо-Сенека. Тем не менее это не две разные пьесы, а одна и та же, поскольку все остальные детали совпадают.

** inter alia (лат.) – ко всему прочему.

Metuens coeIo Jupiter alto

Vicina petit (ударяет по местам, которые близки к нему по высоте).

Акт V

Федра признаётся во лжи и убивает себя перед Тезеем, который оплакивает своё положение и собирает куски тела своего сына для погребения. Одно это доказывает, что пьеса для сцены не предназначалась.

Главные особенности этой пьесы состоят в том, что, во-первых, автор не делает попытки уменьшить вину Федры, а даже наоборот, старается подчеркнуть всю её гнусность. Она оплакивает не столько противоестественность своей страсти, сколько её безответность. К тому же и кормилица не склоняет её к плохому поступку (как у Еврипида и Расина), а наоборот, Федра уговаривает помочь кормилицу, которая этого не хочет. Во-вторых, кормилица знает о любви Федры с самого начала. В-третьих, Тезей и Ипполит не встречаются после обвинения Ипполита.

Три крупных недостатка.

«Федра» Расина.

Расин следовал Еврипиду более тесно, чем Псевдо-Сенека.

Действие происходит в Трезене.

Имеется побочный сюжет о любви Ипполита к Арикии, которая является единственным на тот момент живущим потомком Палланта*.

* Паллант – сын изгнанного из Афин царя Пандиона. Был убит Тезеем.

Акт 1

Ипполит объявляет своему наставнику Терамену о намерении отправиться  на поиски своего отца, тот напрасно старается разубедить его.

Энона, кормилица Федры, исторгает у неё роковую тайну. (Она открывается посредством вопроса, как у Еврипида). Федра заявляет, что долго боролась со своей страстью, но напрасно, и теперь должна умереть.

Панопа, служанка, объявляет о смерти Тезея. Энона предлагает брак с Ипполитом.

Акт II.

Ипполит, испросив беседы с Арикией, заявляет о своём намерении сделать её царицей Афин, себе взять Трезен, а сыну Федры отдать Крит. Он также признаётся ей в любви. Федра точно так же испрашивает беседы с ним и сама признаётся в своей страсти (здесь Расин следует Псевдо-Сенеке). Он не обрушивает на неё упрёки, но то, что он говорит, вполне уместно. Она умоляет его убить её или, по крайней мере, одолжить ей меч, который она и берёт. Энона уводит её. Терамен объявляет о том, что Ипполит избран царём, но есть слух о возвращении Тезея.

Акт III.

Федра и Энона решают испытать Ипполита, предложив ему империю. Узнав о возвращении Тезея, Энона убеждает царицу позволить ей обвинить Ипполита в том, что тот пытался её изнасиловать.

Тезей возвращается из Эпира, откуда сбежал после шестимесячного заключения у молосского царя, чьи собаки пожрали Пирифоя*. Федра уклоняется от его объятий, а Ипполит заявляет о своём намерении покинуть Трезен.

* Пирифой – древнегреческий герой, царь лапифов, любимый друг Тезея. По одной из версий легенды, молосский царь, обнаруживший, что Пирифой и Тезей собираются похитить его жену, затравил Пирифоя молосскими гончими – самыми крупными и свирепыми собаками, известными в Греции.

Акт IV.

Энона обвиняет Ипполита. Тезей упрекает и проклинает его. Иполлит, защищаясь, признаётся в своей любви к Арикии и намекает на то, что Федра из-за своего происхождения скорее склонна к противоестественным страстям, чем он. (Он может сказать это, так как не связан клятвой, как у Еврипида). Федра, узнав, что Ипполит любит Арикию, приходит в отчаяние и прогоняет с глаз Энону.

Акт V.

Ипполит даёт обещание Арикии, что женится на ней в храме за городскими воротами. Она пытается убедить Тезея в том, что он ошибся. Он начинает сомневаться и требует к себе Энону, но та утопилась. Терамен объявляет о смерти Ипполита. (Чудовище описано с большим воодушевлением, более подробно, чем у Еврипида, но менее, чем у Псевдо-Сенеки). Ипполит представлен прожившим достаточно лишь для того, чтобы успеть сказать, умирая, несколько слов своему наставнику. Федра признаёт ложность своего обвинения и умирает, приняв яд. Тезей заявляет о своём намерении удочерить Арикию.

Подобные развлечения были бы недопустимы для студента, который занимается по-настоящему, но я делал это только ради здоровой умственной нагрузки, потому что не мог покинуть место, из которого был бы очень рад уехать, если бы была хоть какая-то возможность попасть на родину.

Поскольку мои занятия, даже в такой дилетантской форме, должны были продолжаться менее чем четыре часа в день, часть времени, которую я вынужден был оставаться праздным, очень меня тяготила. Чтением разнообразных романов я сильно пресытился ещё в Нью-Хейвене. Я не мог совершать моцион, о котором бы стоило говорить; я не мог ни ездить верхом, ни бегать, ни грести, ни даже управляться с бильярдным кием, а ходить только не спеша. Я гулял по угодьям колледжа, думая о своём родном городе, а невозможность вернуться туда придавала моим мыслям романтическую и сентиментальную окраску. Когда я получал письмо или газету из-за океана, это был праздничный день в моём календаре. Другим моим величайшим удовольствием было еженедельное получение «Панча», который был тогда в самом расцвете. Я помню каждую статью Теккерея и обстоятельства, в которых их читал – время суток (журнал приносили сразу же после моего скудного обеда), окно с зелёными занавесками, выходящее на угодья колледжа, большое кресло, в котором я сидел, и небольшой компромисс между столом и конторкой, который стоял перед ним. Случилось так, что на эти длинные каникулы в колледже осталось меньше студентов, чем обычно, а из донов, кроме библиотекаря, только один член колледжа, работавший, как считалось, над нескончаемой книгой, о которой то и дело оповещали университетские книготорговцы, но было маловероятно, что когда-нибудь она действительно выйдет в печать. Но даже его общество было для меня по большей части недоступно, потому что я редко бывал в состоянии обедать в холле.

Лишь одно событие нарушило монотонное течение этих каникул. Церемония присвоения степеней (Commencement), которая обычно немногим более, чем проформа, превратилась в грандиозное зрелище из-за введения в должность нового канцлера (Chancellor). Канцлер – это номинальный глава университета, но все административные функции выполняет вице-канцлер (Vice-Chancellor), которым поочерёдно избираются главы колледжей, так что канцлер университета – это просто почётная должность, которой удостаивается какое-нибудь титулованное лицо. Церемония присвоения степеней проводится в первую неделю июля и считается официальным окончанием Пасхального триместра, который фактически окончился ещё месяц назад. Её истинный смысл в присвоении степеней магистра гуманитарных наук и публичном чтении завоевавших награды сочинений, то есть классических работ и английского стихотворения, потому что зачитывание эссе по богословию – дело довольно утомительное, порой они бывают размером с приличную книгу. Латинские сочинения зачитываются за несколько дней до этой церемонии. Присутствуют на ней, в основном, только заинтересованные лица. На галерею могут забрести несколько студентов прилежного толка, оставшихся в Кембридже на каникулы, да ещё в зале может оказаться несколько случайных горожан. Но в тот раз всё было совершенно иначе. На этот единственный день Кембридж превратился в театральную сцену. Шитые золотом мантии титулованных студентов смешивались с красными мантиями докторов богословия и медицины. Толпы хорошо одетых посторонних заполонили прекрасные угодья колледжей и прогуливались там с тем чопорным видом, который свойствен представителям великой англосаксонской расы, когда они собираются в большом количестве. Сенат-Хаус был переполнен. Разнообразные важные персоны украшали собой эту сцену и прибавляли достоинства герцогу Нортумберлендскому. Присутствовал и какой-то член королевской семьи – я забыл, кто именно, но помню, как два офицера расталкивали народ у него с дороги. Прибыл также принц Альберт*, чтобы получить какую-то степень, и одет он был каким-то необыкновенным образом. В иностранных знаменитостях тоже недостатка не ощущалось. Эверетту** и Бунзену*** были присвоены степени докторов гражданского права, и поверх своих дипломатических мундиров они надели красные мантии. Возмутительное поведение представителей другого университета по отношению к нашему выдающемуся соотечественнику некоторое время спустя, во время присвоения ему там такой же степени, к сожалению, получило широкую огласку, а вот то, что подобное затруднение – правда, другого рода, основанное не на религиозных, а на политических соображениях – чуть не случилось в Кембридже, не так хорошо известно. Какой-то дотошный член Сената выдвинул такое возражение: «Мы присваиваем почётные степени только особам королевской крови, а послы имеют право на них только как представители коронованных особ. Что же касается мистера Эверетта, то он не представляет коронованную особу. Как же мы можем присвоить ему степень?» К счастью, кто-то вспомнил, что американский посланник является доктором гражданского права дублинского Тринити-колледжа, члены которого принимаются в Кембридж ad eundem gradum****, и это тут же разрешило затруднение. Всё произошло так тихо, что мало кто вообще узнал, что оно имело место.

* принц Альберт – принц-консорт, супруг королевы Виктории.

** Эверетт (Edward Everett, 1794 – 1865) – американский политический деятель и дипломат. Избирался в Палату представителей и Сенат США. Был 15-м губернатором штата Массачусетс. В 1840 – 1845 гг. занимал пост посланника США в Великобритании. Также занимал посты президента Гарвардского университета (1846 – 1849)  и госсекретаря США (1852 – 1853).

*** Бунзен (Christian Charles Josias, Baron von Bunsen, 1791 – 1860) – прусский дипломат и учёный. С 1841 по 1854 г.  был посланником Пруссии в Великобритании.

****  ad eundem gradum (лат.) – с той же степенью, в том же ранге.

Введение герцога Девонширского в должность канцлера Кембриджского университета.

Из еженедельника The Illustrated London News.

1862

Иллюстрация с сайта PRINTS-4-ALL http://www.prints-4-all.com/cgi-bin/category.cgi?item=AAA0862090AB# 

Это необыкновенное сборище неожиданно сделало обладателей медалей Брауна (Browne medals), наград Порсона и Кэмдена и медали канцлера за английское стихотворение (Chancellor's English medal) героями дня, потому что вместо аудитории из полудюжины престарелых донов и дюжины студентов они читали свои творения перед переполненным залом, где соединились красота, мода и аристократизм. Медалей Брауна всего три: за оду на латыни алкеевым стихом*, за оду на греческом сапфической строфой** и за эпиграммы на греческом и латыни. Награда Порсона (Porson prize), состоящая из книг, даётся за перевод Шекспира на греческий ямбом; медаль Кэмдена (Camden medal) – за латинские гекзаметры. Темы этих сочинений объявляются в конце первого триместра, и кандидатам отводится около трёх месяцев на их написание. Иногда эти награды достаются лучшим студентам курса, иногда – второсортным. Всё та же вечно повторяющаяся причина, что это слишком сильно отвлекает от подготовки к Трайпосу, заставляет многих лучших «классиков» своего курса отказываться от участия в этих состязаниях, особенно в случае греческой оды, навык написания которой не пригодится больше нигде, поскольку греческая сапфическая строфа не встречается ни на одном из экзаменов. В целом я полагаю, что награда Порсона считалась наиболее почётной, и на неё претендовало больше лучших студентов. Но вообще в университете преобладает мнение, что успех на обширном экзамене, где проверяется общее знание языка без предварительной подготовки, является большей заслугой и свидетельством одарённости, чем завоевание награды, ради которой нужно кропотливо трудиться при закрытых дверях, и нередко случается, что Старший Классик никогда не претендовал ни на награду Порсона, ни на одну из медалей. Основную массу английских стихотворений легко себе представить. Среди поэтов – лауреатов этой премии попадались и очень хорошие – Прэд, Маколей, Теннисон***. Этот последний долгое время был единственным, кто вырвался из тенёт героических двустиший. Он написал стихотворение нерифмованным пятистопным ямбом с поддельным эпиграфом из Чепмена (Chapman). Поговаривали, что он получил эту награду по ошибке. Профессор истории Смит (Smyth) долгое время играл первую скрипку среди членов комиссии, которые привыкли полностью полагаться на его мнение. Случайно натолкнувшись на стихотворение Теннисона, он был очень им озадачен (это было нечто из ряда вон выходящее, то есть как раз то, что может привести в изумление старого дона) и написал карандашом на оборотной стороне «Посмотрите!», желая просто привлечь внимание своих собратьев по комиссии к этой диковинке. Но случилось так, что он не то заболел, не то уехал из Кембриджа по делам, и оставшиеся были вынуждены собраться и принять решение без него. Его пометка, выражавшая удивление, была принята за знак одобрения, и пальму первенства получил будущий поэт-лауреат****. Такова легенда; некоторые говорят, что её выдумали апостолические***** друзья поэта, чтобы несколько смягчить бесчестье того факта, что он написал стихотворение, завоевавшее эту награду. Несколько лет назад ещё один храбрый юноша написал стихотворение спенсеровой строфой******  и тоже её получил. Это разрушило чары, и с тех пор с успехом применялись различные стихотворные размеры – под успехом подразумевается получение Медали Канцлера.

* алкеев стих – стих античной метрики, разработанный Алкеем, греческим лириком VII—VI вв. до н. э. Различают девяти-, десяти- и одиннадцатисложный алкеев стих.

** сапфическая строфа – строфа в античном стихосложении, разработанная греческой поэтессой Сапфо (VII—VI вв. до н. э). Различают большую и малую сапфическую строфу, причём последняя была одной из наиболее употребительных в поздней античной поэзии.

*** Прэд (Winthrop Mackworth Praed, 1802 – 1839) – английский политический деятель и поэт. Закончил Итон, а затем кембриджский Тринити-колледж, где сделал блестящую карьеру – четырежды завоёвывал медаль Брауна за греческое стихосложение и дважды, в 1823 и 1824 гг., становился обладателем Золотой Медали Канцлера (Chancellor's Gold Medal) за лучшее английское стихотворение. Был третьим на Классическом Трайпосе 1825 г. В 1827 г. получил членство в Тринити-колледже. В дальнейшем несколько раз избирался членом Палаты общин. Публиковал в различных периодических изданиях стихотворения, которые вышли в виде книг уже после его ранней смерти от туберкулёза.

Маколей (Thomas Babington Macaulay, 1st Baron Macaulay, 1800 – 1859) – британский поэт, прозаик, историк и политический деятель. Будучи студентом кембриджского Тринити-колледжа, завоевал в 1821 г. Золотую Медаль Канцлера за лучшее английское стихотворение. Несколько раз избирался членом Палаты общин. В 1833 – 1835 гг. занимал видные посты в британской колониальной администрации в Индии. Автор проекта уголовного уложения, которое стало основой уголовного законодательства в Индии и других британских колониях. Настоял на повсеместном введении английского в качестве обязательного языка обучения в индийской системе образования. После возвращения в Англию занимал различные высокие административные посты. С 1849 г. занимался преимущественно историческими изысканиями, результатом которых стала пятитомная «История Англии». Это сочинение наделало много шума, так как содержало пересмотр устоявшихся мнений. Оно разошлось рекордными тиражами и было переведено почти на все европейские языки. Его автор не был беспристрастным исследователем, и опровергнуть многие его суждения для историков-профессионалов не составило труда, поэтому к середине ХХ века репутация Маколея-историка сильно упала, но при жизни была очень высока, и в 1857 г. королева Виктория пожаловала ему титул барона Маколея.

Теннисон (Alfred Tennyson, 1st Baron Tennyson, 1809 – 1892) – один из известнейших англоязычных поэтов всех времён. В 1827 г. поступил в кембриджский Тринити-колледж, но оставил его, не получив степени, из-за смерти отца. Завоевал Золотую Медаль Канцлера в 1829 г. за стихотворение «Тимбукту». Большой поклонницей его творчества была королева Виктория, которая пожаловала ему в 1884 г. титул барона.

**** поэт-лауреат – в Великобритании это придворный поэт, официально назначенный монархом. С 1850 по 1892 г. это звание носил Альфред Теннисон.

***** апостолические – о «Кембриджских апостолах» см. следующую главу.

****** спенсерова строфа – строфа, разработанная английским поэтом Э. Спенсером (Edmund Spenser, ок. 1552 – 1599), которая состоит из восьми стихов пятистопного и одного шестистопного ямба с тремя рифмами, расположенными по схеме ABAB BCBCC.

В настоящем случае шесть наград распределились между тремя студентами, и пять из них – среди двух моих однокурсников. Награды за греческую оду и эпиграммы получил студент Тринити, который возглавил список на наших первых «майских» и был одним из трёх фаворитов (все – из нашего колледжа) в борьбе за звание Старшего Классика; обе латинские награды, а также награда за английское стихотворение достались представителю одного из «малых колледжей», которого этот тройной успех ввёл в университетский мир, где ему было предначертано стать впоследствии выдающейся фигурой.

В конце длинных каникул я снова стал подавать признаки жизни, и это выразилось в том, что я сдал Предварительный Экзамен – Little-Go. Повторный экзамен проводится в начале октября – это нечто вроде дополнения к обычному экзамену для тех, кто на нём провалился или был болен. Так как студентов первой категории среди тридцати-сорока, сдающих этот экзамен, большинство, то немногие прилежные студенты, оказавшиеся в этой компании из-за болезни или ещё каких-нибудь неблагоприятных обстоятельств, выглядят на их фоне особенно хорошо. Вместе со мной этот экзамен сдавал студент, который до этого проваливался трижды. Трудно сказать, чего в большей степени достоин такой человек – жалости за отсутствие способностей или восхищения за свою настойчивость и упорство.

Предыдущая

Следующая