© Юлия Глек, перевод и примечания, 2011.

 

 

ЧАРЛЬЗ АСТОР БРИСТЕД

CHARLES ASTOR BRISTED

 

 

ПЯТЬ ЛЕТ В АНГЛИЙСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

FIVE YEARS IN AN ENGLISH UNIVERSITY

 

(Избранные главы)

 

 

Перевод и примечания Юлии Глек

Оригинал здесь http://www.archive.org/details/fiveyearsinengli00brisuoft

 

 

Оглавление

 

 

Глава 9

Первые длинные каникулы. Плохое начало. Кембриджская кредитная система.

 

 

Кто друг в беде, тот друг везде.

 

Conticuere omnes (лат.). – Смолкли все…

Вергилий, перевод С. Ошерова.

 

И все они залезли в долги…

Вольный перевод.

 

 

Полностью придя в себя после недельного отдыха, и к тому же  воодушевлённый благоприятным результатом экзаменов, я отправился на две недели в Лондон, чтобы доставить рекомендательные письма к различным лицам и немного посмотреть на великую столицу. Было начало июня, самое приятное и оживлённое время года, когда даже Лондон может похвастаться малой толикой солнца, и в это столпотворение домов, чем-то напоминающее подземелье, и бесконечный лабиринт грязных улиц проникает тут и там случайный солнечный луч. Но у меня «в городе» (in town), как это называют англичане, не было достаточного количества знакомств, чтобы ежедневно обедать вне дома, а в этом случае чужестранец в Лондоне может легко обнаружить, что ему некуда девать время – даже если дело происходит во время всеобщих выборов, как оно и случилось; поэтому не прошло и пятнадцати дней, как я вновь оказался в Кембридже и принялся за учёбу.

Учёба во время каникул? Именно так; потому что можно принять за общее правило, что установления и обычаи колледжей в Англии прямо противоположны таковым в Америке. В Америке вы встаёте и отвечаете преподавателю, который слушает вас сидя; в Англии вы сидя отвечаете преподавателю, который стоит у своего стола. В Америке вы шестнадцать раз в неделю посещаете часовню, а иначе горе вам; но при этом вы можете не ночевать в своей комнате хоть целую неделю, и никто об этом не узнает, да никому до этого и дела нет. В Англии количество служб в часовне, которые вы должны посетить, равно примерно семи, и вы сами можете выбирать, посетить ли её утром или вечером; зато вы не можете покинуть территорию колледжа после десяти вечера, а если, находясь в городе, вернётесь в колледж после полуночи, то очень вероятно, что на следующее утро вы кое-что по этому поводу услышите. В Америке вы можете расхаживать в любой одежде, лишь бы она не оскорбляла общественную нравственность, и юнцы нередко приходят в часовню и в класс в драном халате под предлогом, что это плащ; в Англии в стенах колледжа вы должны скрупулёзно придерживаться академического костюма, и желательно, чтобы под ним у вас не слишком часто видели белое пальто или иные эксцентричные одеяния. В Америке варка кофе в своей комнате поставит вас под подозрение, а уж если этот жупел, ваш наставник, обнаружит у вас бутылку вина, то решит, что вы испорчены окончательно. В Англии вы можете выпить бутылку, или две, или шесть, пригласив для этого столько друзей, сколько пожелаете, и если только вы не всполошите весь двор своим неуёмным весельем, вам не стоит бояться неудовольствия своего наставника; напротив, превратите свой ужин в роскошный обед, и он сам с удовольствием к вам присоединится, – и ваш наставник от колледжа (college tutor), и ваш частный наставник-репетитор (private tutor), – и будет поглощать свою долю горячительных напитков, а потом сыграет с вами роббер-другой. В Америке вы не можете жениться, а ваш наставник может; в Англии вы можете жениться, а он – нет*. В Америке вам и в голову не придёт открыть книжку на каникулах. В Англии каникулы – как раз то время, когда вы учитесь больше всего. Действительно, если каникулы в общей сложности занимают более полугода, тот, кто на них бездельничает, не много успеет за время университетского курса. К тому же на каникулах, особенно на длинных, есть все условия для занятий, то есть отсутствует соблазн не заниматься и всякие помехи: нет ни больших обедов, ни винных вечеринок, ни вечеринок с ужином, студенты-буяны не устраивают шум во дворах, нет ни захватывающих гребных гонок, ни лекций (из-за системы частного репетиторства публичные лекции, за немногими счастливыми исключениями, скорее мешают, чем помогают лучшим студентам), на посещение часовни закрывают глаза больше, чем когда-либо, город исключительно скучен и безжизнен. Когда я был болен в Кембридже на протяжении большей части двух длинных каникул и мог заниматься всего по несколько часов в день, он казался мне самым безлюдным и пустынным местом на свете. Казалось, что в городе никто не живёт. Торговцы, кто только может, уезжают из Кембриджа, а из 1800 студентов не остаётся и 200. Те, кто остаётся в колледже (от полудюжины до сорока человек в зависимости от его размера), все связаны общим делом – учёбой; даже самая лёгкая их беседа хоть сколько-нибудь затрагивает профессиональные темы, и, если они не были лично знакомы раньше, то успевают познакомиться до истечения трёх месяцев. В самом деле, жизнь в колледже на каникулах настолько привлекательна, что перед донами встаёт сложная задача – как удержать студентов от того, чтобы они оставалась в колледже на длинные каникулы. В «малых колледжах» это создаёт серьёзные трудности, потому что немногочисленные должностные лица какого-нибудь из этих небольших по размеру заведений часто хотят отправиться путешествовать en masse** и закрыть свой колледж, – «как интернат на каникулы», насмешливо говорят представители Тринити и Сент-Джонс-колледжа. Но в Тринити стипендиаты (scholars) и сайзары (sizars) имеют такое же право оставаться в колледже на каникулах, как и сами члены (Fellows), потому что это предусмотрено уставом, к тому же ряды студентов пополняются за счёт бакалавров, готовящихся к экзамену на членство в колледже. Однако, поскольку руководство колледжа остаётся в меньшинстве, – порой в наличии имеется всего два-три члена колледжа, – всем студентам, кроме стипендиатов и сайзаров, предписывается его покинуть, за исключением некоторых, которым удаётся получить разрешение остаться в качестве особой любезности, и среди них всегда находится несколько первокурсников, хорошо показавших себя на майских экзаменах. Вот так прилежный студент с самого начала  серьёзно берётся за дело.

 

* женатые студенты в Кембридже – это обычно те, кто решил принять духовный сан уже в зрелом возрасте. Это люди, обладающие состоянием, и они становятся феллоу-коммонерами (Fellow-Commoners) какого-нибудь из «малых колледжей». В моё время отец и сын вместе были студентами Питерхауса (Peterhouse). Об этой разновидности студентов бытуют традиционные шутки, например, вот такая: один из них неоднократно терпел неудачу в своих попытках сдать экзамен на степень, и его сын имел обыкновение вбегать в дом с криком: «Мама, папа опять провалился!» Женатый студент должен обедать в холле, как и все остальные, но освобождается от обязанности находиться в колледже в ночное время (прим. автора).

** en masse (фр.) – все вместе.

 

 

Кембридж, ворота Тринити-колледжа.

Гравюра на металле Ж. Ле Ко (J. Le Keux) по картине Ф. Маккензи (F. Mackenzie).

1837

Иллюстрация с сайта Ancestry Images

http://www.ancestryimages.com/proddetail.php?prod=f9254&cat=118

 

Таким манером я прожил в колледже шесть недель, читая Эсхила и Еврипида и делая подробные записи. У меня было мало знакомых, занимавших такое же положение в университете, почти все они были бакалаврами-стипендиатами (Bachelor Scholars), среди них был и мой частный репетитор. Мы вели очень тихую и приятную жизнь, всю первую половину дня до двух часов проводили, зарывшись в книги, а потом гуляли по красивой местности в окрестностях города. Всё то незначительное стремление к развлечениям на свежем воздухе, которое свойственно английским низшим классам, в полной мере проявляется в это время года на окраинах Кембриджа. В конце июня – начале июля была ярмарка*, и мы слонялись в толпе и принимали участие в популярных забавах – качались на качелях, смотрели представления за шесть пенни в бродячих театрах и смеялись с трагической постановки о «Енри, короле английском», и Прекрасной Розамунде**. Я точно помню, когда это было, потому что сразу по окончании ярмарки наступило Четвёртое Июля***, которое я отметил вечеринкой, и мои английские гости так усердно пили кларет, как будто и у них с этим днём были связаны какие-то личные или патриотические воспоминания. Наши послеобеденные встречи два или три раза в неделю носили очень умеренный характер и длились не более пары часов, после чего мы снова принимались за работу. Это было тихое и добродетельное существование – обилие занятий без волнения и утомления и достаточный отдых, который поддерживал нас в отличной форме. Омрачало наше блаженство лишь то, что во время длинных каникул кембриджские кондитеры, как например из деревни Малый Педдлингтон, не делали мороженого, если только оно не было заказано за день до этого, хотя здесь это не было таким лишением, каким бы было в Нью-Йорке, – английское лето не такое жаркое, как наше. Помню, что однажды в том самом июле мне даже пришлось затопить камин.

 

* не Стурбриджская ярмарка (Sturbridge Fair), основанная королём Джоном (King John) и когда-то очень знаменитая, а ярмарка поменьше, которую называют ярмаркой Середины Лета или Горшечной ярмаркой (Midsummer или Pot Fair) (прим. автора).

** Прекрасная РозамундаРозамунда Клиффорд (Rosamund Clifford, около 1150 –  1176), прославившаяся своей красотой любовница английского короля Генриха II Плантагенета (1133 –  1189). Их связь стала популярным сюжетом для фольклора, литературы и живописи.

*** Четвёртое Июля – день независимости США.

 

 

Кембридж, вид с дороги на Или (Ely).

Раскрашенная вручную акватинта Дж. Стэдлера (J. Stadler) по рисунку У. Уэстолла (W. Westall).

1815

Иллюстрация с сайта Cambridge Book and Print Gallery

http://www.cambridgeprints.com/catalogues/cambridge.htm

 

Такая жизнь настолько пришлась мне по вкусу, что я решил пройти весь курс, несмотря на то, что был старше, чем хотелось бы, – мне было на год больше, чем в среднем моим однокурсникам, – и, соответственно, отказался от своего первоначального плана провести в Кембридже только год, а затем отправиться в какой-нибудь германский университет. Это было очень хорошее решение в свете моего намерения стать филологом-классиком, но, к сожалению, сразу же по его принятии я сделал всё, что только мог, чтобы свести на нет большую часть его плодов. Внезапно мной овладела идея совершить путешествие домой через Атлантику под предлогом того, что нужно заняться своими делами. В момент отплытия моё здоровье было в прекрасном состоянии, я был  сильнее и ловчее, чем когда-либо до или после этого, потому что практиковался в прыжках с упором через ворота, перепрыгивании канав и прочей импровизированной гимнастике, которая была в моде в Кембридже, до тех пор, пока мои достижения не поразили меня самого. Но когда я отплывал из Ливерпуля, термометр показывал 70°, а когда прибыл в Бостон, 90°*, и все два месяца, которые я провёл в Америке, температура практически не снижалась. В конце концов, спёртый воздух маленькой каюты довершил то, что начала перемена температур, и настолько выбил из колеи мой организм, что результатом стала тяжёлая болезнь, которая проявилась, как только я опять как следует устроился в Тринити на новой квартире, в очень славных комнатах для феллоу-коммонеров** (поскольку в прошлом году я приехал в Кембридж поздно, мне пришлось довольствоваться тем, что осталось).

 

* по Фаренгейту. Соответственно около 21° С и 32° С.

** В колледже всегда большой спрос на комнаты. Те, что в меблированных комнатах, не так хороши, а правила, которые там действуют, не менее строгие: владельцы официально обязаны докладывать обо всех жильцах, которые не ночуют у себя, под страхом лишения права в дальнейшем оказывать услуги колледжу (прим. автора).

 

Семь месяцев я пролежал в опасном состоянии, а более двух лет был очень слаб и не мог вернуться на родину и вообще куда-либо уехать с места жительства. Сильное сердцебиение, вызванное расстройством функций желудка и печени, делало для меня невозможным любые умственные или физические усилия, и я едва-едва мог есть достаточно для поддержания жизни. Будучи лишён своих обычных занятий, в качестве первого средства чем-то заполнить время я набросился на самую разнообразную литературу, которую только мог достать, но зрение моё начало слабеть, и я оказался совершенно беспомощен. В этом затруднительном положении мне представилась возможность проверить, чего стоит английская дружба, и собственными глазами увидеть самую лучшую черту английского характера, с которой я мог бы и не столкнуться при иных обстоятельствах. Всем моим знакомым, и студентам, и бакалаврам, время было очень дорого (бездельников, с которыми я свёл знакомство на первом курсе, уже не было, они отсеялись в обычном порядке), а у членов колледжа, хоть они были не так заняты, тоже имелись свои привычные занятия и развлечения, куда не очень-то вписывалась и не вносила приятного разнообразия задача развлекать больного, который не мог занять себя сам и которому даже говорить запрещали. Но эти люди жертвовали мне часы своего времени вечер за вечером, делая всё, что было в их силах, чтобы  отвлечь меня и облегчить моё неприятное состояние. В это время к прочим моим бедам прибавились затруднения финансового характера. Дело было как раз после того, как лопнул пенсильванский Ю. Эс. Банк (U. S. Bank of Pennsylvania), и в Англии начало распространяться недоверие к американским ценным бумагам и американским должникам, и мой наставник от колледжа, которому я был должен, не мог быть уверен в том, что я когда-нибудь смогу с ним расплатиться. Тем не менее он вёл себя с величайшей деликатностью. Как ни велико было это одолжение, оно произвело на меня не такое сильное впечатление, как доброта тех, кто меня навещал, а таких бывало по шесть-семь человек за один вечер, и благодаря их интересной и ободряющей беседе томительные часы болезни пролетали быстрее. Если перечислить их всех, получится слишком длинный список, но один был особенно добр ко мне, и я не могу не упомянуть здесь его имени. Если когда-нибудь ДЖОН ГРОУТ (JOHN GROTE)* увидит эти страницы, пусть он примет это публичное признание моей благодарности и свидетельство его доброты к больному и беспомощному чужестранцу. Доброта и любезность, связанные с именем Гроута в частной жизни, соперничают с талантом и учёностью, которые давно уже связываются с этим именем публично. Больше я не мог бы сказать, а если бы сказал меньше, то посчитал бы это неблагодарностью со своей стороны.

 

* Джон Гроут (John Grote, 1813 – 1866) – английский философ-моралист,  священнослужитель Церкви Англии. В 1831 поступил в кембриджский Тринити-колледж. Получил степень бакалавра гуманитарных наук с отличием Первого класса на Классическом Трайпосе 1835 г. В 1837 г. стал членом Тринити-колледжа, а в 1855 г. – профессором моральной философии  Кембриджского университета.

 

Хотя сам я не мог принимать участия в учёбе и прочих занятиях окружающих, но видел и слышал немало того, что их касалось. Разговоры на профессиональные темы, или, как это здесь иногда называют, о «Календаре»*, неизбежно составляют значительную долю бесед кембриджцев, и слушать их было моей слабостью. Из всех сплетен это, безусловно, самые безобидные – какую степень, с отличием или без, получил такой-то в таком-то году, кто, по всей вероятности, станет следующими стипендиатами и т.д. Но кроме этого я старался заглянуть глубже и увидеть общую систему в свете, который отбрасывало обсуждение этих вопросов. Да и в самом деле, единственным способом потратить время с толком был для меня сбор всевозможных подробностей о различных колледжах, о наиболее выдающихся частных репетиторах и методах обучения, которые практикуются в каждом из них и каждым из них. Но прежде чем перейти к детальному изложению этой темы, нужно остановиться на одном требующем пояснения замечании. Несколько выше я упомянул о том, что был должен моему наставнику.

 

* Поскольку «Кембриджский Календарь» (The Camhridge Calendar) содержит все списки классовых отличий на Трайпосах, всех, получивших академические награды и т.д. (прим. автора).

 

Довольно широко известно, что молодые люди в английских университетах в студенческие годы часто влезают в долги, которые в значительной мере разоряют их семьи или наносят ущерб их собственному будущему. Вину за это часто возлагают на руководство университета, но обвинять легче, чем сформулировать, что же именно оно должно и может сделать, чтобы это предотвратить. Наиболее виновной стороной являются торговцы, которые, даже не пытаясь выяснить заранее средства и нужды первокурсника, соблазняют его, уговаривают и надоедают до тех пор, пока он что-нибудь не купит. Академические власти ввели правило, что все счета студентов должны проходить через руки наставников от колледжа; для ещё большей защиты студентов они постановили, что любой торговец, подавший на студента в суд, будет «discommonsed», а это значит, что всем студентам будет запрещено вступать с ним в какие-либо деловые отношения. Такая же мера применяется ко многим сомнительным и подозрительным личностям с целью предупредить студентов о том, что если они будут водить с ними знакомство, то сделают это на свой страх и риск. Правда, говорят, что доны сами подают плохой пример расточительного образа жизни. Если отбросить все преувеличения и добраться до сути этого обвинения, то оно сведётся к тому, что члены колледжа едят и пьют куда роскошней, чем это необходимо. Но это не оправдывает студентов, которые делают то же самое, как нельзя оправдать сына, который присвоил себе право тратить столько же, сколько отец.

Однако не нужно думать, что в долги влезают одни только расточительные и неблагоразумные молодые люди. У кредитной системы есть ещё другая, менее неприятная сторона. Когда молодой человек со скудными средствами демонстрирует хорошие способности и склонности, то обычно его наставник от колледжа верит ему в долг на часть (половину или больше) его счетов от колледжа (а часто сюда включаются и счета, присланные торговцами) в течение всего второго и третьего курсов, с тем чтобы он мог позволить себе частного репетитора и другие преимущества и не оказался бы в невыгодных условиях во время состязания за отличия. Когда студент получает степень, то начинает зарабатывать учениками достаточно, так что дальнейшая помощь уже не нужна. Вскоре он начинает выплачивать свой долг, а когда получает членство в колледже (Fellowship), то имеет возможность расплатиться очень быстро. Фактически он отдаёт в залог своё время и труд на два-три года вперёд, и хотя такой заклад в некоторых случаях может оказаться трудно обращаемым в деньги, в целом это ведёт к хорошему результату: даёт многим первоклассным студентам возможность получить первоклассное образование, которого в противном случае они не получили бы. Порой такой молодой человек заболевает или приобретает скверные привычки, и тогда наставник теряет всё.

Торговцы взяли за обыкновение жаловаться, что наставники получают от своих подопечных деньги для оплаты счетов и держат их у себя месяцами и годами, обманным путём лишая их процентов на крупные суммы. Услышав такие обвинения за стенами университета, я взял на себя труд исследовать это дело. Наведя справки, я выяснил, что счета наставников оплачиваются в среднем на один триместр раньше, чем счета торговцев, и что наставник в среднем ждёт оплаты счетов своими подопечными пять триместров, так что торговцу приходится ждать шесть, то есть два года, и что наставник, таким образом, зарабатывает проценты за два-четыре месяца, что при английских процентных ставках составляет около 1¼ % комиссионных за все деньги, которые проходят через его руки, – очень немного за все его труды, даже оставляя в стороне вопрос об убытках, которые он время от времени несёт.

 

 

Предыдущая

Следующая

 

 

 

Hosted by uCoz