|
© Юлия Глек, перевод и примечания, 2011. |
|
|
ЧАРЛЬЗ АСТОР БРИСТЕД CHARLES ASTOR BRISTED |
|
ПЯТЬ ЛЕТ В АНГЛИЙСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕFIVE YEARS IN AN ENGLISH
UNIVERSITY
(Избранные
главы) |
|
Перевод и примечания
Юлии Глек
|
|
|
Оригинал здесь http://www.archive.org/details/fiveyearsinengli00brisuoft |
|
Оглавление
|
|
Глава 11
Третий курс. Смена положения. Погоня за несколькими зайцами. Речи на
награды колледжа. Литературные знакомства. «Апостолы». Происшествия на
Математическом Трайпосе и экзамене на
Университетскую Стипендию. Дезертир с поля битвы. Аутсайдер выигрывает.
Лекции в университете. Лекции по Платону. Скандалы в Дискуссионном клубе.
Разочарования и утешения. Посещение Оксфорда.
|
|
|
Οὔ
πώ σφιν
ἐξίτηλον αἷμα δαιμόνων
(др.-греч.). – Не истощилася в них гениев, их предков, кровь. Фрагмент из Платона («Государство», кн. 3),
перевод А.Н.
Егунова. Abiit, evasit, excessit, enipit (лат.). – Ушёл,
скрылся, спасся, бежал. Цицерон. Здесь лишь того
победе будут рады, Кто скромно и
с достоинством глядит На
всевозможные награды. Уильям Джонсон
Кори, «Посещение королевы». Quand on n'a pas ce que I'on aime, iI faut aimer ce que I'on a. – Если у нас нет того, что мы любим,
нужно любить то, что есть. Французская поговорка. Мы содрогаемся
– души здесь нет. Байрон,
«Гяур». |
|
|
|
|
|
|
|
Когда
в колледже снова начался учебный год, я сбросил с себя синее с серебром
одеяние и стал «пенсионером» (Pensioner). Это был довольно-таки необычный
шаг, но незадолго до него такой прецедент уже имел место. Один мой друг с
годичным опытом феллоу-коммонера (Fellow-Commoner) изменил свой статус, отчасти из
финансовых соображений, а отчасти для того, чтобы иметь право претендовать на
стипендию (Scholarship). У меня имелись оба эти побуждения, да вдобавок ещё и третье, более
насущное – моё здоровье, которое заставляло меня избегать роскошных обедов за
высоким столом. Это значило спуститься на ступеньку по социальной лестнице и
в каком-то смысле публично признаться в бедности, но я с большим
удовлетворением обнаружил, что ни один из моих
старых знакомых среди донов, чью дружбу я действительно ценил, ни в малейшей
степени не изменил своё поведение и отношение ко мне. Да и вообще я заметил,
что если человек добровольно признаёт финансовую невозможность поддерживать
определённое положение, его репутация из-за этого не страдает, а честная
решимость бывает встречена с одобрением. А вот если вы корчите из себя
испанского гранда и пытаетесь хитростью и уловками казаться тем, чем на самом
деле не являетесь, это вызывает насмешки и холодность окружающих. Мои самые
близкие друзья в целом поздравили меня с этим шагом, поскольку теперь у меня
появились лучшие возможности воспользоваться преимуществами, доступными
основной массе студентов.
|
|
Теперь,
когда я стал в состоянии понемногу заниматься всерьёз, я приступил к делу
исходя из принципа, что если погнаться за несколькими зайцами одновременно,
то есть надежда, что удастся поймать хотя бы одного.
Такой образ действий лучше всего соответствовал моей физической форме, при
которой для меня скорее было возможно достичь нескольких отдельных небольших
целей, чем преследовать отдалённую цель неограниченного объёма. Для
третьекурсника Тринити открыто больше возможностей такого рода, чем для
студентов двух первых курсов. Он может претендовать на все
университетские награды, открытые для перво- и
второкурсников, обладая при этом преимуществом большей практики, а кроме
того, на Награды членов парламента за Латинские Эссе (the Members' Prizes for Latin Essays); а у себя в
колледже – на награды за Английскую Речь (English Declamation), Латинскую Речь (Latin
Declamation) и за Английское Эссе (English
Essay). Я
решил в течение следующего учебного года попытаться добиться всех четырёх, а
также получить стипендию колледжа (College Scholarship) и отличие Первого
класса на майских экзаменах. И, так как в конце
концов мне удалось добиться трёх из этих шести целей, расчёт мой был не так
уж плох.
|
|
Речи
– это то, что в терминологии Йельского колледжа называлось бы Диспутами. В
начале Михайлова (Michaelmas) триместра даются вопросы «на темы,
связанные с историей Англии», выражаясь словами учредителя этой награды, но,
так как вмешательство Англии в европейские дела приобрело довольно
значительный масштаб, то вопросы эти затрагивают и европейскую историю в
довольно широком аспекте. Каждый третьекурсник выбирает себе вопрос и пишет
по нему речь, которую сдаёт в конце триместра; в течение следующего триместра
десять-двенадцать лучших Речей публично произносятся в часовне, а приблизительно
ко времени экзамена на стипендию авторам трёх лучших присуждаются серебряные
кубки, первый стоимостью $20, а два других по $10 каждый. За две лучшие
Латинские Речи присуждаются награды, состоящие из книг. «Моральную,
историческую или литературную» тему Английского Эссе обнародуют в начале
учебного года одновременно с присуждением награды за эссе прошлого года, и
сочинения эти нужно сдать не позднее следующего июля, так что у
третьекурсника, нацелившегося на получение этой награды, нет недостатка во времени.
Но ему не следует пытаться достичь этой цели количеством и весом исписанной
бумаги. Эта фатальная ошибка поставит крест на успехе, даже если его
произведение окажется достойным одобрения во всех остальных отношениях. В
требованиях ясно сказано, что объём эссе не должен превышать тот, который
можно в нормальном темпе прочитать вслух за полчаса, что же касается Речей,
то для них действуют значительно более жёсткие
ограничения по времени. При мне имели место два случая, когда очень хорошие
студенты упустили свой шанс из-за того, что «написали книгу», как выразился
один из членов комиссии. История и политика Стюартов, войны в период
правления Вильгельма Оранского и королевы Анны, история и преимущества
колоний, крестовые походы, монастыри; социальное, политическое и литературное
состояние английского народа в разные исторические периоды; выдающиеся
деятели английской истории в сравнении друг с другом и с прославленными
иностранцами, – таковы обычные темы для Английской Речи. Для
Латинской обычно берётся какая-нибудь тема из античной истории. Для
Английского Эссе, насколько я помню, предлагались такие темы, как «Жизнь
Эразма», «Влияние завоеваний Александра Великого на искусство и литературу
Европы», «Платоновский элемент в философии Цицерона», «Извращение
политических теорий», «Рыцарские ордена средневековой Европы», «Колониальная
политика древних народов». Обычно эти темы имеют исторический и
археологический уклон, но иногда они чисто литературные или философские.
Награду в десять фунтов лауреат обычно обращает в книги, по крайней мере,
частично.
|
|
Борьба
за эти английские награды очень умеренная; порой, можно даже сказать – как
правило, не более трёх-четырёх соперников оспаривают награду за Эссе. Даже
награда за Латинскую Речь не всегда достаётся лучшим «классикам» курса.
|
|
Наград
членов парламента по пятнадцать гиней каждая, которые присуждаются
представителями университета в парламенте, всего четыре. На две из них могут
претендовать все бакалавры и на две – все третьекурсники и те, кто пробыл в
колледже семь триместров, включая и «межтриместровых»
студентов вроде меня. Темы могут быть из всех возможных областей –
исторические, моральные, богословские, литературные, философские.
|
|
Подготовка
этих сочинений, которые идут последовательно, а не все сразу, до определённой
степени позволяла мне продолжать мою обычную работу по классической
филологии. Я снова стал заниматься со своим старым другом и репетитором Трэвисом (полагаю, что могу продолжать его так называть)
и проработал с ним две пьесы Эсхила, а также Ювенала, правда, не слишком
досконально, как впоследствии показал мой печальный опыт на Трайпосе (Tripos). Ещё я самостоятельно читал кое-что
из Цицерона и Ливия, чтобы отточить свой стиль на латыни для Латинской Речи и
Латинского Эссе на Награду членов парламента. Однако, поскольку я всё ещё был
в состоянии работать в среднем не более четырёх часов в день
и вынужден полностью воздерживаться от занятий в ночные часы, мне пришлось
изыскивать какие-то способы проводить вечера занимательно и не без пользы.
|
|
Сначала
я возобновил посещения Дискуссионного клуба, потому что умел не только
говорить публично, но и заставить себя слушать, и оказалось, что умеренное
волнение от произнесения речи действует на меня благотворно.
|
|
Любой
студент или выпускник американского колледжа, которому попалась в руки эта
книга, наверняка давно уже удивляется, почему я до сих пор ещё ничего не
сказал об «ораторах» и «писателях».
Таким же, если не большим, будет удивление англичанина, если ему скажут,
какую важную роль в жизни американского колледжа играют эти два класса
студентов, вернее, с его точки зрения, не-студентов
– тех, кто мало обременяет себя учёбой.
|
|
–
Подумать только! – сказал Трэвис одному знакомому
после того, как я попытался объяснить ему положение дел в Йельском колледже.
– У них там, всё равно как если бы мы у себя считали президента
Дискуссионного клуба более важной фигурой, чем Старший
Рэнглер (Senior Wrangler).
|
|
–
Как странно! – ответил тот.
|
|
Писать по-английски для приобретения славы или репутации – это нечто почти неизвестное кембриджским студентам. Единственными стимулами к этому являются Награды за Речи (Declamation Prizes), существующие в некоторых колледжах, потому что университетские награды за Моральные и Богословские Диссертации (Moral and Theological Dissertations) приобретаются скорее учёностью, нежели стилем. Если сказать кембриджцу, что у такого-то студента отличный английский стиль, это покажется ему настолько же не имеющим отношения к делу, как сообщение о том, что он хорошо разбирается в праве или медицине. Даже если начинающий политик сотрудничает в лондонских газетах (примерно в это время у нас был один такой), это не оказывает никакого заметного влияния на его репутацию. Как-то раз я беседовал с одним из друзей о своих сочинениях на награды Тринити-колледжа и о том, как трудно писать речь одним стилем, а эссе – другим. Он был очень удивлён, что моей практики в сочинительстве на английском языке вообще хватает на такое разнообразие. И тот же самый человек отлично понимал разницу между греческой прозой Аристотеля и Фукидида и при необходимости мог писать и тем и другим стилем. С публичными речами ситуация была очень похожая. Представьте себе один Дискуссионный клуб на весь университет, в котором учится около двенадцати сотен студентов в течение двух триместров и около шестнадцати в третьем. Какие долгие дебаты велись бы у нас в таком случае, и какая гонка за семь клубных должностей происходила бы каждый триместр! Но в Кембридже членами клуба является меньше половины студентов, и многих из них привлекает лишь его читальный зал. Дебаты часто прекращаются через полчаса из-за нехватки ораторов; на клубные должности часто не находится желающих, а в выборах редко принимает участие более трёхсот пятидесяти избирателей, а часто не набирается и этого количества. Однако иногда завязываются оживлённые дискуссии по волнующим общественным вопросам дня, и мне приходилось слышать очень хороших ораторов-любителей. В Дискуссионном клубе периодически бывают краткие вспышки возбуждения, и как раз в это время состояние дел достигло такой благоприятной кульминации. Помещения клуба как раз заново отделали и расширили, и имел место приток первокурсников, а это как раз те, кто может дать делу толчок. Количество их было не так уж велико, но в таких вещах несколько человек могут добиться многого, было бы желание. Среди них был и бедный Генри Ф. Хэллам*. Хотя сам он редко произносил речи в клубе, но способствовал организации ещё одного маленького дискуссионного клуба, в котором было человек сорок. Он назывался Историческим, и в нём поддерживались достаточно оживлённые дебаты, а его члены регулярно посещали университетский Дискуссионный клуб и всегда создавали в нём ядро аудитории слушателей. Ещё один был сыном пэра, ныне он член парламента. Он обожал общественную деятельность и был серьёзен не по годам, что делало его похожим на американца. Третий был диссентером и несколько старше, чем обычно бывают первокурсники (эти две странности сразу же сделали его оригиналом). У него был хорошо подвешенный язык и способность думать стоя, – качества, которыми англичане обладают редко, если только они не профессиональные ораторы, например, адвокаты или члены парламента с большим стажем, хотя и в этих случаях они имеются у них не всегда. Были и другие претенденты на звание оратора – амбициозные студенты «малых колледжей» и один-два по горло занятых учёбой стипендиата Тринити (Trinity Scholars), тоже захваченные новым веянием. Мы затевали волнующие политические дискуссии – демократия против аристократии, религиозная терпимость против конфессиональной замкнутости, старый здравый смысл против «Молодой Англии»** – и вскоре у нас был переполненный зал много вечеров подряд. Дискуссия в один из таких вечеров была оживлённым и интересным зрелищем. Двери были открыты для всех членов университета, независимо от того, являлись они членами клуба или нет, и порой численность аудитории доходила до четырёх, а то и пяти сотен человек. Английская манера произносить и слушать речи очень отличается от нашей. Выражение одобрения или неодобрения со стороны аудитории очень часто, и оратор в большей степени, чем у нас, стремится понравиться слушателям, а когда ему удаётся удачно выразиться или он думает, что это ему удалось, то ждёт возгласов «Правильно! Правильно!» как чего-то само собой разумеющегося. Для оратора это куда лучше, чем серьёзная тишина нашей аудитории (за исключением самого начала его карьеры). Одобрение его ободряет, неодобрение – задевает самолюбие, а то и другое вместе даёт возможность передохнуть, перевести дыхание или выпить стакан воды и собраться с силами для следующего рывка. |
|
|
* бедный Генри Ф. Хэллам (Henry Fitzmaurice Hallam, 1824 – 1850) – сын английского историка
Генри Хэллама (Henry Hallam, 1777 – 1859) и брат поэта Артура Хэллама (Arthur Henry Hallam, 1811 – 1833). Ко времени написания этой книги Генри Ф. Хэллам уже умер. Оба брата были в высшей степени
одарёнными, но скончались молодыми от кровоизлияния в мозг и потому мало что
успели сделать. Сходная участь постигла почти всех детей Генри Хэллама (а их было одиннадцать), так что можно
предположить, что заболевание носило наследственный характер. Артур Хэллам больше всего известен как близкий друг Альфреда
Теннисона, который увековечил его память в поэме «In Memoriam A.H.H.»
(«Памяти Артура Генри Хэллама»). Оба брата были в числе «Кембриджских апостолов». ** «Молодая Англия» –
британская политическая группировка викторианской эпохи, лидером которой был Бенджамин Дизраэли (Benjamin Disraeli, 1804 – 1881) – политик, литератор, государственный деятель, дважды
премьер-министр Великобритании. Взгляды сторонников «Молодой Англии» были консервативно-романтическими. Они
пропагандировали идеализированный феодализм: абсолютную монархию, сильную
Церковь Англии и социальную организацию, основанную на филантропии и
патернализме. |
|
|
|
|
|
Дебаты в Кембриджском
Дискуссионном клубе. Гравюра. 1887. Иллюстрация из Википедии http://en.wikipedia.org/wiki/File:A_debate_at_the_Union_Club_-_c1887.JPG |
|
При
выборах президента Дискуссионного клуба всегда играла большую роль личная
популярность, а не действительные заслуги и репутация кандидата, и, как
правило, всё сводилось к состязанию между прилежными студентами (reading men) и студентами-буянами (rowing men). Когда дело доходило до ожесточённой
борьбы, побеждали обычно первые; те же самые способности и трудолюбие,
которые помогали им в учёбе, давали возможность торжествовать и здесь. Из
этого правила было только одно исключение. Когда буянам удавалось ухватиться
за кого-нибудь с титулом, кто желал бы от них баллотироваться, они выигрывали
наверняка. Преклонение Джона Булля перед лордами не
знает границ. Чарльз Дж. Вогэн (Charles J. Vaughan), один из любимых учеников Арнольда (Arnold), стипендиат университета (University Scholar) и Старший Классик (Senior Classic), а ныне директор школы Хэрроу (Harrow) и вообще джентльмен огромных
способностей и заслуг, в студенческие годы баллотировался в президенты
Дискуссионного клуба и потерпел поражение от ничтожества из Сент-Джонс-колледжа, перед именем которого стояло слово
Сэр*. Это исключение подтвердилось вторично за мой собственный счёт в том
году, о котором сейчас идёт речь.
|
|
|
* Сэр – слово Сэр (Sir), обязательно с большой буквы, ставится перед именем лиц, имеющих
личное рыцарство или титул баронета. |
|
Но, поскольку Дискуссионный и Исторический клубы занимали
лишь два вечера в неделю, нужно было искать ещё какие-нибудь развлечения,
потому что мои друзья, которые раньше имели обыкновение устраивать у меня в
комнатах то, что у нас тогда называлось «парламентом вигов»*, теперь, когда я
был в состоянии сам о себе позаботиться, самому себе меня и предоставили. В каком-то смысле их хлопоты просто
перенеслись из одного места в другое, потому что я
слонялся по комнатам своих знакомых в надежде побеседовать на общелитературные
темы – а за неимением лучшего хоть о «Календаре». Иногда я сваливался на
голову какому-нибудь кружку прилежных студентов, которые после тяжёлого дня,
посвящённого классическим языкам или математике, развлекались на свой лад,
собравшись втроём или вчетвером, чтением Аристофана или Овидия, и становился
неожиданным добавлением к их импровизированному клубу. Но для меня это было
слишком похоже на учёбу, а моя манера чтения и комментирования казалась им
слишком бессистемной, поэтому я практиковал такое нечасто. Я больше старался
найти кого-нибудь, кто на сегодня уже полностью покончил с учёбой в том, что
касается «классики» и математики, и спокойно беседовать за бесконечными
чашками чая – или даже более благородными напитками. В Тринити литература как
таковая культивировалась больше, чем в любом другом колледже, и как раз в то
время появилось необыкновенно большое количество первокурсников, которые
проявляли интерес к риторике, публичным речам и общелитературным вопросам, а
я обладал кое-какой репутацией по этой части хотя бы уже потому, что был
уроженцем своей страны. Поэтому мне было не так уж трудно найти, где провести
вечер.** Несколько студентов, с которыми я особенно близко сошёлся,
принадлежали либо в то время, либо позже, к обществу, которое, хотя и было
сугубо частным клубом и ни в коем случае не пыталось привлечь к себе
внимание, имело и имеет очень заметное влияние как
на литературную мысль Кембриджского университета, так и на английское
литературное общественное мнение в целом, – к «Кембриджским апостолам» (Cambridge Apostles).
|
|
* «парламент вигов» – парламент, в котором большинство получила
партия вигов – более либеральная и веротерпимая по сравнению с
консервативными тори. Здесь, очевидно, автор хочет подчеркнуть либеральность
взглядов собравшихся.
** Англичане сильно преувеличивают наше умение говорить на публике и
верят, что каждый американец – прирождённый оратор (прим. автора).
|
|
Существует
общество, основанное современниками покойного Джона Стерлинга* и названное в
его честь «Клубом Стерлинга» (Sterling Club). Среди его членов имеются люди,
проявившие себя в разнообразных и зачастую несходных областях: богословы, как
Морис** из лондонского Кингз-колледжа и Стэнли***,
биограф Арнольда; поэты, как Теннисон и Милнз****;
романисты, как Теккерей, несколько энциклопедистов. В основном это выпускники
Кембриджа, хотя Стэнли и кое-кто ещё закончили Оксфорд. Томас Карлайл***** был, как я полагаю, среди них единственным
не университетским. А в качестве не то школы, не то питомника при этом клубе
существовал клуб кембриджских студентов, в просторечии называвшийся
«Апостолами» (говорили, это потому, что обычно в нём было тринадцать членов).
Некоторые из них получали степени с высокими отличиями, чаще по «классике»,
чем по математике; некоторые вообще не претендовали на степень с отличием; но
всех их объединяла любовь к занятиям литературой и метафизикой, и ни один из них не был просто прилежным студентом. Они всегда находились в поисках подходящих кандидатов, которые
должны были занять место тех, кто уже покинул университет и вступил в
настоящий клуб, и проявляли немалую находчивость, добиваясь знакомства с
людьми, которые считались знаменитостями в каком бы то ни было смысле, и
пытались разговорить их, чтобы посмотреть, сделаны ли они из подходящего для
«Апостолов» материала. Порой им удавалось очень удачно ловить
знаменитостей, когда те только начинали себя проявлять. Одно время четыре
года подряд Университетским Стипендиатом становился кто-нибудь из
«Апостолов»; правда, проницательные люди отмечали, что в трёх из этих случаев
счастливчика избирали членом клуба тогда, когда уже было ясно, что он станет
Университетским Стипендиатом. Эти люди не выставляли
таинственность напоказ и не пытались добиться известности какими-либо
уловками; у них не было особых комнат для встреч, со скелетами по углам, где
они собирались бы со скрытностью заговорщиков; они не носили булавки для
галстука со скверными греческими изречениями, записанными в виде начальных
букв, или с другим символическим вздором, как это делают юные студенты наших
колледжей. Они не пытались набросить жутковатую завесу тайны на то,
чем занимаются. Было известно, что они встречаются, чтобы читать и обсуждать
свои сочинения, иногда с небольшой интерлюдией в виде ужина. Мне не раз
приходилось видеть произведения, приготовленные для этих встреч. Их авторы
явно не считали, что интересы или достоинство их клуба пострадают, если посторонний таким образом узнает, что происходит у них за
кулисами.
|
|
|
* Джон Стерлинг (John Sterling, 1806 – 1844) –
британский писатель. В 1824 г. поступил в кембриджский Тринити-колледж, но
оставил университет, не получив степени. В 1830 г. заболел туберкулёзом.
Борьба с тяжёлой болезнью стала причиной того, что его литературное наследие
довольно фрагментарно. В 1851 г. Томас Карлайл
опубликовал его биографию, которая приобрела более значительную известность,
чем произведения самого Стерлинга. ** Морис (John Frederick Denison Maurice, 1805 – 1872) – английский богослов,
христианский социалист. В 1823 г. поступил в кембриджский Тринити-колледж.
Вместе с Джоном Стерлингом основал клуб «Кембриджские Апостолы». С 1840 по
1853 г. преподавал в лондонском Кингз-колледже
(King’s College, London). В 1866 г. был назначен профессором
моральной философии Кембриджского университета. *** Стэнли (Arthur Penrhyn Stanley, 1815 – 1881) – священнослужитель Церкви Англии, бывший в течение
многих лет настоятелем Вестминстерского аббатства в Лондоне. Учился в школе Рагби одновременно с Томасом Хьюзом (Thomas Hughes), автором романа
«Школьные годы Тома Брауна». Считается, что он послужил прототипом для одного
из героев романа – Джорджа Артура. В дальнейшем закончил оксфордский
Бэйллиол-колледж (Balliol College). Опубликовал биографию Томаса Арнольда (Thomas Arnold), который был директором Рагби в то время, когда он там учился. **** Милнз
(Richard Monckton Milnes, 1st Baron Houghton, 1809 – 1885) – английский поэт, покровитель литературы, политик.
Поступил в кембриджский Тринити-колледж в 1827 г. В
1838 г. опубликовал два тома стихов. Его баллады в своё время были очень
популярны. Но самым главным его достоинством было умение видеть литературный
талант в других. Влиятельный светский человек, он был окружён самыми
блестящими людьми своей эпохи и щедро использовал своё влияние для того,
чтобы поощрять таланты. Многократно избирался в Палату общин. В 1863 г. ему
был пожалован титул барона Хоутона. ***** Томас Карлайл (Thomas Carlyle, 1795 –
1881) – выдающийся шотландский писатель, историк и философ
викторианской эпохи. Учился в Эдинбургском
университете. |
|
Их
непосредственное, осязаемое влияние в университете было равно нулю. Зато незаметным
образом они достигали многого. Это сообщество в целом сильно воздействовало
на формирование умов и характеров своих членов, а через них, косвенным путём,
– и на всю массу студентов, поскольку вступление в него не отделяло
«апостолов» от их остальных друзей. А в клубе-родителе завязывались в высшей степени невинные и полезные товарищеские
отношения, которые распространялись и на клуб-отпрыск.
|
|
Не
исключено, что некоторые из моих друзей-«апостолов» сочли бы слово «невинный»
применительно к себе не слишком лестным, поскольку обычно они гордились своим
хитроумием и тем, что обладают добродетелью скорее платонически, посредством ἐπιστήμη*, а не вследствие первоначального
инстинкта и недостатка опыта, как ребёнок или женщина. Но, говоря, что в
Клубе Стерлинга завязывались невинные и полезные товарищеские отношения, я
имею в виду то, что его члены, вместе взятые, контролировали многие пути
доступа к общественному мнению и способы воздействия на него и имели
возможность в значительной степени помогать друг другу и способствовать
созданию репутации. Но в то же время они делали это
разумно и справедливо, и их приверженность клубу не становилась орудием
раздувания фальшивой славы с помощью кричащей рекламы или обмана публики и
порчи её вкуса и мнений. Таким образом, когда некий член
клуба что-нибудь публикует, то у одного из братства есть связи в «Эдинбургском обозрении», у другого – в «Квартальном»**, у
третьего – во «Фрэйзере»***, у четвёртого – в «Блэквуде»**** и так далее, так что имеются все основания
полагать, что красоты этого сочинения не останутся незамеченными, а читающая
публика оценит его по достоинству. Их усилия по защите притязаний
своего члена не ограничивались одной только формальной и систематической
стороной дела. У них было достаточно возможностей продвигать своих в обычном
повседневном разговоре. Помню, один студент, который был замечательно хорошим
чтецом (для маленькой аудитории), имел обыкновение заводить речь о Теннисоне
ради того, чтобы прочитать отрывки из его произведений, и в его устах поэт
ничего не терял. Теннисона и Теккерея можно в особенности привести в качестве
примера тех, кто многим обязан своим товарищам, которые представили их миру.
Но во всём этом не было ни притворства, ни обмана.
Взгляните хотя бы на статью Стерлинга о Теннисоне в «Квартальном обозрении»
или на статью о нём же в «Эдинбургском», также
написанную собратом-«апостолом». Там нет ни приукрашивания и
замалчивания недостатков, ни попыток
намазать маслом низкой лести с помощью ножа чрезмерности, ни явных,
непомерных славословий, которыми члены какого-нибудь Общества Взаимного
Восхищения в нашей стране имеют обыкновение критиковать произведения
друг друга.
|
|
|
* ἐπιστήμη (др.-греч.)
– знание; научное знание. ** «Квартальное обозрение»
(The Quarterly Review) – британский литературно-политический журнал, издававшийся с1809 по
1967 г. Это издание консервативной направленности было основано как
противовес возрастающему влиянию либерального «Эдинбургского
обозрения» (The Edinburgh Review), выходившего с 1802 г. *** «Фрэйзер»
(Fraser's Magazine for Town and Country) – британский журнал, издававшийся с 1830
по 1882 г. Был назван по имени одного из основателей – Хью
Фрэйзера. **** «Блэквуд»
(Blackwood's Edinburgh Magazine) – британский ежемесячник, основанный
издателем Уильямом Блэквудом и выходивший с 1817 по
1980 г. Направленность журнала была консервативной. |
|
Коль
скоро существует некое сообщество, оно не может обойтись без своего
собственного пунктика и ханжества, из каких бы превосходных и свободных от
предрассудков людей оно ни состояло. Ханжеством членов этого клуба были
яростные нападки на ханжество. Не следует думать, что в
этом они просто подражали Карлайлу: уже одних имён
некоторых из них достаточно, чтобы показать, что среди членов клуба было
немало людей с самостоятельным мышлением; но все они выставляли напоказ
большую искренность убеждений и сердечную неприязнь к притворству и доктринёрству,
что делало их далеко не популярными среди ретроградов от литературы, политики
или религии. На младших членов клуба в университете с ужасом смотрели
серьёзные, старательные джонсианцы, видя в них
нечто чужеродное, немецкое, радикальное, совершенно чудовищное, – они и сами
не знали, что именно. Что же касается исходного общества –
Клуба Стерлинга – то в разное время о нём выдумывали Бог весть что, и я с
сожалением должен сказать, что пару раз евангелистские газеты вываливали на
своих страницах огромное количество вздора на эту тему, – в самом деле, они
плели такую же чушь, как трактарианцы*. Общество
пытались представить как основанное для распространения атеизма германского
образца, отречения от Христа на манер тамплиеров** и прочих вещах,
«жутких и ужасных», о которых, впрочем, обвинители не считали зазорным распространяться подробно. Поскольку многие его
члены были духовными лицами, а некоторые занимали заметное положение в
церковной иерархии, это было очень серьёзное обвинение. Единственным
основанием для него послужило то, что бедный Стерлинг, который, кажется,
никогда не играл в этом клубе ведущей роли, несмотря на то, что он носит его
имя, к концу жизни поколебался в вере, а раз так, то и само общество должно
было быть атеистическим. Если бы он сошёл с ума и перерезал себе глотку, то
общество с той же мерой справедливости можно было бы назвать клубом
самоубийц. Не буду делать вид, что знаю, какова была великая и главная цель,
которую оно преследовало, – совершенно необязательно, что она вообще была.
Полагаю, что группа литераторов может собираться вместе частным образом, даже
не имея иной цели, кроме взаимного развлечения и совершенствования. Во всяком
случае, каковы бы ни были их цели, они были литературные, а не религиозные
или антирелигиозные. Религия занимала в их дискуссиях лишь то место, которое
она занимает у всех серьёзных людей и настоящих философов, то есть любителей
мудрости. Точно так же их вера подвергалась не большей опасности, чем та,
что угрожает всем людям, которые заняты культивированием интеллекта в его
высочайших проявлениях и живут в литературной атмосфере, – а именно опасности
ценить интеллектуальное выше морального.
|
|
|
* трактарианцы – участники Оксфордского, или трактарианского, движения. Следует иметь в виду, что с богословской точки зрения Церковь Англии занимает промежуточное положение между католицизмом и протестантизмом, и в ней с давних пор борются две тенденции – Высокая церковь (High Church) и Низкая церковь (Low Church). Сторонники Высокой церкви выступают за сближение с католицизмом и сохранение дореформенных обрядов, сторонники Низкой – за сближение с протестантизмом. В 30 – 40-х годах девятнадцатого столетия в Оксфорде возникло влиятельное движение сторонников Высокой Церкви, которое так и было названо Оксфордским (Oxford movement), поскольку большинство участников преподавало или училось в Оксфордском университете. Их также называли трактарианцами (Tractarian) из-за изданной ими серии брошюр, которые назывались «Трактаты для нашего времени» (Tracts for the Times). **
рыцарей-тамплиеров (храмовников) обвиняли в том, что при вступлении в орден
они должны были отречься от Христа и плюнуть на крест. |
|
Ересь,
которую я у них обнаружил, была сугубо интеллектуального свойства, – они
крайне низко ценили и почти презирали риторику и красноречие. Мой круг
знакомств в этом клубе ограничивался его младшими членами – моими
однокурсниками или младшими по положению в университете, но влияние старших
членов было хорошо заметно у младших, – и, безусловно, их общей чертой было
то, что все они смотрели свысока на ораторское искусство как на нечто неизбежно
поверхностное, лицемерное и низкое. Они признавали, что
идеальный оратор – великий человек, возможно, самый великий, какого только
можно вообразить, но реальные попытки приблизиться к этому идеалу считали
простым шарлатанством, и эта неприязнь, кажется, сопровождалась (как это
часто бывает с неприязнью, физической или интеллектуальной) неспособностью
добиться успеха в этой области, вызванной неподходящим складом ума – скорее
философским, чем риторическим. Кроме Хэллама,
я знал только одного члена этого клуба, действительно рождённого быть
оратором, и как раз он никогда не относился к его восторженным членам.
Казалось, он попал туда за неимением других кандидатов или по ошибке. В
случае Хэллама любопытно было наблюдать за борьбой
противоположных влияний. Он был создан оратором, и мне никогда не приходилось
слышать более отточенных и элегантных импровизированных речей. В его
неподготовленных речах было больше ясности и вкуса, чем в письменных
сочинениях многих студентов, и этот элегантный стиль был основан на огромной
силе мысли, причём изящество ничуть не вредило силе
и подкреплялось поразительной способностью к аргументации. Большинство друзей
по колледжу убеждали его последовать карьере, для которой он, казалось, был
предназначен. Но его сотоварищи-«апостолы» охлаждали его пыл, и я не
сомневаюсь, что именно из-за их влияния он так долго не выступал в
Дискуссионном клубе. Без сомнения, они считали, что это занятие его
недостойно. Когда я, не скупясь на похвалу, высказал некоторым из них своё
мнение относительно его ораторских способностей, они обратили на это так же
мало внимания, как если бы я похвалил его верховую езду или умение со вкусом
устроить ужин. Им казалось, что я выбрал для своей похвалы один из его мелких
талантов. Однако мы, любители дебатов, на время одержали победу, и момент
нашего величайшего триумфа настал, когда магистр гуманитарных наук, член
Тринити-колледжа и, возможно, наибольший противник риторики из всех
«Апостолов», лично явился в Дискуссионный клуб и произнёс длинную речь, продемонстрировав
при этом немалое желание хорошо справиться с этим делом.
|
|
Пришёл
Новый год, а с ним и пора больших университетских экзаменов, которые
возбудили обычный интерес. Старшим Рэнглером на сей
раз стал Адамс* из Сент-Джонс-колледжа, который
впоследствии прославился тем, что тоже открыл планету Леверье.
Он победил с большим отрывом, набрав три тысячи баллов по сравнению с
четырнадцатью сотнями Второго Рэнглера,
так что разница между ними составила в численном выражении больше, чем между
Вторым Рэнглером и «деревянной ложкой». На этих
экзаменах имел место исключительный случай паники. Студент, который должен
был cтать вторым (также джонсианец), испугался,
когда прошли четыре экзаменационных дня из шести, и в буквальном смысле
сбежал – не только с экзаменов, но и из Кембриджа, и его друзья и
родственники смогли обнаружить его только некоторое время спустя. При этом он
оказался девятым в списке Рэнглеров, поскольку
сложные работы последних двух дней значительно повлияли лишь на расположение
первых десяти-пятнадцати мест. Если бы ему удалось получить
Вторую Награду Смита (Second Smith's Prize), возможно, он сумел бы вернуть себе
шансы на членство в колледже (Fellowship), но здесь ему помешал наш лучший
математик из Тринити, который был только Третьим Рэнглером,
а если бы не это происшествие, то стал бы Четвёртым. Мы очень нуждались в
каком-нибудь небольшом утешении этого рода, потому что в том году нам мало
что досталось. На Классическом Трайпосе (Classical Tripos), где мы обычно получали одну или обе
медали как нечто само собой разумеющееся, в Первом
классе оказался только один наш человек, да и тот был лишь восьмым из
одиннадцати. Винить в этом стали главу нашего колледжа (Master), причём несправедливо, потому что к студентам этого курса он касательства не
имел. Дело в том, что за несколько лет до этого наблюдалась большая нехватка
вакансий членов Тринити, поэтому те, для кого была важна возможность
получения дохода через учёбу, боялись поступать в наш колледж, пока там слишком много хороших кандидатов. А вот на экзамене на
Университетскую Стипендию (University Scholarship), в котором принимают участие
третьекурсники первоклассной репутации, наш колледж встретился
с ещё худшим разочарованием, потому что оно было более неожиданным. В Тринити было четверо студентов, которые, как ожидалось, должны
были занять первые четыре места на Классическом Трайпосе
1844, и трое из них должны были бороться за Награду Крейвена
(Craven’s Prize). Единственную
опасность для них представлял один студент Кингз-колледжа.
Кингз-колледж
(King's College) занимает особое положение по
отношению ко всему остальному университету. Он представляет собой просто
продолжение Итонской школы. Полдюжины его студентов, которые были лучшими в
Итонском колледже, становятся стипендиатами (Scholars) и членами (Fellows) Кингз-колледжа
автоматически, а также получают университетскую степень безо всяких
экзаменов. Неизбежным следствием является то, что у них нет возможности
отличиться ни на одном из Трайпосов. Но
университетские награды и стипендии для них открыты, и здесь-то они
оказываются грозными противниками для студентов Тринити. Опасный
представитель Кингз-колледжа был ещё
второкурсником, поэтому рассчитывали на то, что, помимо шансов три к одному
против него, вполне справедливое предпочтение, ceteris paribus, которое оказывают кандидатам, у
которых такой возможности больше не будет, склонит чашу весов не в его
пользу. Но тут появился аутсайдер в лице третьекурсника Пемброк-колледжа
(Pembroke),
который получил три награды на последней церемонии присвоения степеней (Commencement). Я был практически единственным
человеком в Тринити, который знал его лично, и уже в начале нашего знакомства
составил себе очень высокое мнение о его способностях, в особенности об
остроте ума и быстроте (важной составляющей успеха)**, поэтому отважился
назвать его в качестве вероятного кандидата на победу. Мысль о том, что
кто-то из «малых колледжей» может побить всех из Тринити, посчитали нелепой,
и намёки на это рассматривались как нечто вроде измены своему колледжу. Тем
не менее, это оказалось правдой: он победил, студент Кингз-колледжа
и один из трёх наших шли за ним по пятам, а остальные оказались и вовсе не у
дел. Вследствие этого представитель Пемброка стал
настоящей знаменитостью. И всё же существовала сильная партия, не готовая
поверить в то, что он станет Старшим Классиком, и в качестве его победителя и
первого в списке Трайпоса обычно называли студента
Тринити, на которого возлагались надежды колледжа, – того самого, что немного
уступил успешному кандидату на Награду Крейвена.
Всё это предвещало славную гонку. Тринитарианец был
сильнее в греческом, его соперник в латыни; а греческий, в особенности
перевод с английского (Composition), приносит на Трайпосе больше
баллов, чем латынь. С другой стороны, студент Пемброка
обладал престижем стипендиата, и его способность работать быстро была выше, в
то время как его оппонент отличался большей точностью и лоском. Затем,
опять-таки, представитель Тринити уже был хорошо подготовлен по математике, а
другой ещё не приступал к ней, а так как ему необходимо было получить Старшую
Оптиму (Senior Optime), чтобы претендовать на медаль, то
это очень сильно говорило не в его пользу. Но с другой стороны, опять-таки,
то, что тринитарианец хорошо знал математику, могло
подтолкнуть его попробовать получить двойное отличие Первого
класса, и по «классике», и по математике, а это отвлекло бы его от достижения
единственной цели. Друзья кандидатов заключали пари (конечно, на не очень
большие суммы: я, в конце концов, выиграл семь фунтов), и в целом это дело со
всеми предположениями и непредвиденными поворотами напоминало не то скачки,
не то выборы – за исключением того, что грязная игра здесь не практиковалась.
|
|
|
* Адамс (John Couch Adams, 1819 – 1892) – британский математик и астроном. С 1858 г. и до смерти занимал должность профессора астрономии и геометрии Кембриджского университета. С 1860 г. директор Кембриджской обсерватории. Самым известным его достижением является открытие планеты Нептун, которое он осуществил математическими методами по возмущению орбиты Урана практически одновременно с французским математиком Урбеном Леверье. ** на этом экзамене у нас было тринадцать строк из Мильтона, которые нужно было перевести на латынь гекзаметрами, пятнадцать строк английской прозы, также для перевода на латынь, и девять строк для перевода на греческий, и на всё это отводилось всего два часа и три четверти (прим. автора). |
|
|
|
|
Кингз-колледж,
Кембридж.
Гравюра Эндрю Ингамеллза (Andrew Ingamells) – современного
британского художника, работающего в стиле Дэвида Логгана
(David Loggan). 2008 Иллюстрация с сайта Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=18437 |
|
|
|
|
|
Кембридж, холл Кингз-колледжа. Гравюра на металле
Ж. Ле Ко (J. Le Keux) по рисунку Ф. Маккензи (F. Mackenzie).
1847
Иллюстрация с сайта Copperplate. Antique Maps and Prints
http://www.copperplate.co.uk/FindMapsSearchResults.aspx?stid=2&tmid=22125 |
|
|
|
|
|
Часовня Кингз-колледжа, западная сторона. Раскрашенная вручную
акватинта Д. Хэйвелла (D. Havell) по рисунку Ф. Маккензи
(F. Mackenzie) 1815 Иллюстрация с сайта Cambridge Book & Print Gallery http://www.cambridgeprints.com/catalogues/cambridge.htm |
|
|
|
|
|
Часовня Кингз-колледжа по праву считается великолепным образцом
английской готики. Гравюра на металле
Ж. Ле Ко (J. Le Keux) по рисунку Ф. Маккензи (F. Mackenzie).
1847
Иллюстрация с сайта Copperplate. Antique Maps and Prints
http://www.copperplate.co.uk/FindMapsSearchResults.aspx?stid=2&tmid=22125 |
|
|
|
|
|
Часовня Кингз-колледжа изнутри. Гравюра на металле
Ж. Ле Ко (J. Le Keux) по рисунку Ф. Маккензи (F. Mackenzie).
1847
Иллюстрация с сайта Copperplate. Antique Maps and Prints
http://www.copperplate.co.uk/FindMapsSearchResults.aspx?stid=2&tmid=22125 |
|
Я
участвовал в этом экзамене вместе с шестьюдесятью другими аутсайдерами,
главным образом для того, чтобы выяснить опытным путём, достаточно ли я
крепок, чтобы принять участие в экзамене на стипендию Тринити в следующем
триместре, а также чтобы привыкнуть к ощущению
экзамена, поскольку я не сдавал ни одного после своих первых «майских», за
исключением короткого и лёгкого Предварительного (Little-Go). Начав таким вот образом – с самого
трудного экзамена во всём университете – я, должно быть, написал огромное
количество чепухи, но, поскольку никто, кроме экзаменаторов, этого не видел,
это не имело большого значения. В течение оставшегося Великопостного (Lent) триместра я готовил и писал эссе на
Награду членов парламента (Members' Prize), в котором, помимо трудностей
сочинения на латыни, требовалось большое знание истории Рима. Также я вместе с другом
занимался оптикой для будущих «майских» – очень глупая затея, учитывая, что я
не проходил математику для второго курса и поэтому не мог хорошо усвоить этот
предмет. Кроме того, я посещал лекции профессора греческого языка,
посвящённые Пиндару, и лекции в нашем колледже по Платону для второкурсников.
|
|
Уже
не раз отмечалось, что лекции профессоров посещает малое количество
студентов, и из этого делались крайне неблагоприятные выводы о качестве
обучения и прилежании обучаемых. Лекции по богословию собирают полные
аудитории, потому что их посещение обязательно для получения рекомендаций
колледжа для принятия духовного сана, но в других случаях лекционные залы
способны произвести жалкое впечатление количеством пустых скамеек. Д-р Хьюэлл (Whewell), несмотря на свою высокую репутацию,
имел сравнительно небольшую аудиторию, когда я посещал его лекции по моральной
философии, – пожалуй, не более пятидесяти человек. Очень возможно, что она
сильно возросла после введения Трайпоса по
моральным наукам (Moral Science Tripos). Посещаемость лекций профессора Седжвика (Sedgwick) по геологии в 1841 году не превышала
тридцати человек. Аудитория профессора греческого языка в 1843 году
составляла скорее менее, чем более, тридцати
человек. Но всё это не так уж плохо по сравнению с лекциями Бакленда* по геологии в Оксфорде, на которые приходило
всего три слушателя. Я и сам был одним из трёх посещавших дополнительный курс
химии профессора Камминга** в 1841 году.
|
|
|
* Бакленд
(William Buckland, 1784 – 1856) – известный
английский геолог и палеонтолог. Вошёл в историю науки тем, что
описал и наименовал первый открытый вид динозавров – мегалозавра. Автор
одного из «Бриджуотерских трактатов» – «Геология и
минералогия с точки зрения естественной теологии» (Geology ad Mineralogy considered with reverence to Natural Theology). ** Камминг (James Cumming, 1777 – 1861) – профессор химии
Кембриджского университета с 1815 по 1860 г. |
|
Однако
нельзя сделать большей ошибки, чем принять посещение лекций профессоров в
качестве показателя прилежания студентов английских университетов или же
отсутствия такового. Основная масса прилежных студентов не ходит на лекции
именно потому, что очень сильно занята учёбой – они занимаются со своими
частными репетиторами (private tutors) (которые в некоторых отношениях соответствуют профессорам
германских университетов, как уже отмечалось выше), готовясь к Трайпосу, экзаменам на стипендии или майским экзаменам
колледжа. Если бы профессор греческого языка действительно должен был учить греческому весь университет, он просто пропал бы:
невозможно уделить внимание ста или ста двадцати студентам со всех трёх
курсов, которые намереваются сдавать Классический Трайпос.
Профессора латинского языка в университете нет. Количество студентов, которые
собираются заняться какой-нибудь из отдельно взятых естественных наук –
ботаникой, химией, геологией и т.д. – ради дела или просто ради удовольствия
в своей послеуниверситетской жизни, вероятно, не больше, чем тех, кто
действительно посещает лекции по этим дисциплинам.
|
|
Что
касается лекций, которые проводятся в колледже для второ-
и третьекурсников, то нужно признать, что часто их посещение тоже является
очень умеренным. Иногда так бывает из-за ограниченного характера самого
предмета. Например, один из лучших математиков –членов
Тринити или Сент-Джонс-колледжа, читает лекции по
какой-нибудь области высшей математики – чему-нибудь такому, по отношению к
чему дифференциальное исчисление не более чем алфавит. Никого, кроме самых
лучших студентов-«математиков», это не может интересовать, и никто, кроме
них, не может вынести из этих лекций ничего полезного. Ну а поскольку
ежегодно в Сент-Джонс-колледже бывает в среднем
двенадцать Рэнглеров, а в Тринити – девять,
аудитория слушателей на таких лекциях поневоле ограничивается дюжиной, и лекция в значительной степени
приобретает форму экзамена. Что касается «классики», то здесь в основном от
самого лектора зависит, соберёт он большую аудиторию или нет. Лекции читаются, главным образом, для какого-то определённого
курса, которому предстоит экзаменоваться по этому предмету на «майских», но
они открыты без всякой дополнительной платы для всего колледжа, и если лектор
сделал данного автора своей spécialité
и может интересно переводить и комментировать его, то посещаемость его лекций
наверняка будет большой. Замечательным примером тому был лектор
Тринити по Платону. Комната, в которой он читал лекции, всегда была
переполнена; туда ходили не только второкурсники, для которых, собственно, и
читались эти лекции, но и третьекурсники, и бакалавры, и даже члены колледжа.
Более того, некоторые студенты других колледжей обращались с просьбами об их
посещении; но это, если я правильно помню, противоречило правилам и обычаям
колледжа. Лектор был высок и красив, наружность у него была внушительная и
исполненная достоинства. Когда он играл в шары, то напоминал изяществом поз
античную статую. Его переводы были прелестны; ему удавалось сохранять
значение каждой греческой частицы (конечно, кроме таких, как μὲν и δέ,
которые служили грекам просто знаками препинания), используя при этом самый
изысканный английский; но более всего привлекали слушателей его поясняющие
комментарии. Шутки, которые он отпускал с невозмутимым выражением лица,
оживляли самые запутанные философские теории и в равной мере содержали
насмешку и над античными, и над современными мыслителями. Я посещал его
лекции три года подряд с неослабевающим удовольствием. Темой лекций того года
был «Протагор». Я был достаточно предусмотрителен, чтобы запастись
экземпляром с чистыми листами между страницами, и записи, сделанные тогда,
относятся к самым дорогим для меня рукописям.
|
|
В
том триместре меня выбрали для чтения обеих моих Речей, Английской и Латинской,
в часовне. Формально каждый третьекурсник обязан написать одну Английскую и
одну Латинскую Речь, но многие подают прошение об освобождении от одной или
от обеих; сдают, пожалуй, штук по пятьдесят тех и других. Восемь лучших Речей
каждой разновидности выбираются для публичного прочтения, и пяти из этих
шестнадцати присуждаются награды. В лекционных залах нам было официально объявлено
о том, что глава колледжа желает, чтобы присутствовали все студенты, но,
несмотря на этот манифест, аудитория была очень невелика – не более дюжины
человек. Припоминаю, что бедный Хэллам
расположился прямо напротив кафедры или трибуны, за которой я стоял, и всё
время не сводил с меня своего сверкающего монокля, а когда я дошёл до
отрывка, который репетировал при нём во время моциона в предыдущее
воскресенье, он разразился неслышным смехом, так что мне с трудом удалось
сохранить серьёзность даже в присутствии ужасного Хьюэлла.
|
|
|
|
|
|
Часовня Тринити-колледжа. Гравюра на металле
Ж. Ле Ко (J. Le Keux) по рисунку Ф. Маккензи (F. Mackenzie).
1847
Иллюстрация с сайта Copperplate. Antique Maps and Prints
http://www.copperplate.co.uk/FindMapsSearchResults.aspx?stid=2&tmid=22125 |
|
Университетский
Дискуссионный клуб, в котором с начала учебного года дела пошли в гору,
теперь оживился сверх всякой меры. Жизнь била в нём ключом на ирландский манер, что выражалось в непрерывной серии
скандалов. Чтобы поддержать интерес к дебатам, мы убедили людей с репутацией
баллотироваться на клубные должности, и очень уважаемый бакалавр-стипендиат (Bachelor Scholar) из Тринити выставил свою кандидатуру
на пост президента клуба на Великопостный триместр. Он был избран после
ожесточённой борьбы, и партия, которая потерпела поражение, попыталась
утешиться, устраивая беспорядки и досаждая присутствующим, особенно в те
вечера, когда бывали дебаты. Должен заметить, что молодые английские
джентльмены ведут себя на общественных собраниях гораздо менее
по-джентльменски, чем наши соотечественники любого общественного класса
(собрание ирландцев или любых других иностранцев в Нью-Йорке не может
считаться американским собранием). Они никогда не смотрят на мероприятие с
серьёзной точки зрения, но рассматривают его как естественную возможность для
какой-нибудь выходки. Как-то раз двое членов вступили в полемику на полу
клубного зала, а затем продолжили свой диспут на улице. Вся
эта история могла бы послужить прекрасным сюжетом для сатиры, но когда
джентльмены по рождению и образованию не ведут себя как таковые, нет ничего
приятного в том, чтобы подробно останавливаться на их позоре, даже ради
удовольствия отплатить мистеру Диккенсу*. Достаточно сказать, что один из них
пообещал отстегать другого хлыстом, а тот, к которому относилась эта угроза,
набросился на угрожавшего с тяжёлой тростью, налитой свинцом, сбил его
с ног и едва не убил. Когда это дошло до ушей руководства колледжа (оба были
из Тринити), обладатель дубинки был отослан (dismissed) – но не исключён (expelled)** – из колледжа, и впоследствии получил степень в одном из «холлов» (Halls) Оксфорда. Была сделана также попытка
изгнать его из Дискуссионного клуба, которая, после шумных обсуждений в
течение двух или трёх вечеров подряд, кончилась тем, что мы набрали
значительное большинство голосов, но не дотянули до необходимых двух третей.
Это случилось как раз в конце триместра, и сразу же после этого «буяны»
выставили в качестве кандидатуры на пост президента клуба на следующий
триместр первокурсника, не обладавшего никакими иными достоинствами, кроме
слова Достопочтенный*** перед именем. Наша сторона была настолько возмущена
недавними беспорядками, что никто из видных фигур не хотел баллотироваться.
Наконец, вызвался я, с единственной целью – не пропустить того, другого. Но
титул оказался талисманом, могущество которого невозможно преодолеть, и я
остался в меньшинстве. После этого дебаты пошли на спад, и следующий подъём
произошёл не раньше конца следующего учебного года, когда обсуждались вопросы
о «Молодой Англии» и монастырях. Примерно в это же время начались экзамены на
стипендию колледжа. Я принял в них участие, но отнёсся несколько самонадеянно
и недооценил уровень требований по «классике», а готовиться по математике
почти не пытался, так что произвёл не Бог весть какое впечатление.
Одновременно присуждались и награды за Речи. Обе латинские мне не достались,
зато послужила утешением первая награда за английскую.
Это был мой первый успех после возвращения к работе, и чуть ли не самая
эффектная награда, на которую я только мог рассчитывать. Лучший
студент-«математик» второго курса не стал стипендиатом из-за недостатка
«классики», что было воспринято как подтверждение серьёзности намерений главы
колледжа добиваться от студентов успехов в обеих областях. Как следствие,
несколько первокурсников испугались и мигрировали в другой колледж, и в итоге
мы потеряли пару высоких мест в списке Рэнглеров 1846 года.
|
|
* … отплатить мистеру Диккенсу – Чарльз Диккенс посетил США в 1842
г., а в 1843 – 44 гг. вышел отдельными выпусками его роман «Мартин Чезлвит», в котором он дал сатирическую картину
американских нравов. Роман вызвал бурю возмущения в Америке.
** для исключённого студента учёные
профессии остаются закрытыми, точно так же как и колледжи других
университетов (прим. автора).
*** Достопочтенный(ая) (Honourable, обязательно с большой буквы) – в
Соединённом Королевстве так титулуют сыновей и дочерей виконтов и баронов, а
также младших сыновей графов. |
|
На
экзамене на стипендию колледжа встретилась забавная ошибка. Один из отрывков
для перевода начинался так: «In equo Trojano scis esse in extremo; sero sapient»*, и один студент – кстати, умный, но
склонный иногда путаться, как многие умные люди –
перевёл это как «Вы знаете, это было на хвосте Троянского коня» и т.д. Такие
неправильные переводы составляют своего рода побочные эпизоды и служат
отдушиной во время экзамена, а их собрание образует нечто вроде университетского
«Джо Миллера»**. Следующий пример на совести Трэвиса;
я подозревал, что он его просто выдумал, но он уверял меня, что это
действительно ошибка, сделанная школьным товарищем его младшего брата.
|
|
|
* «In
equo Trojano scis esse in extremo; sero sapient» (лат.) –
В «Троянском коне», как тебе известно, в конце говорится: «умудряются
поздно». Цицерон, Fam., VII, 16, 1, перевод В. О. Горенштейна. ** «Джо Миллер» – Джо
Миллер (Joe Miller, 1684 – 1738) был лондонским
актёром. Уже после его смерти литератор Джон Моттли
(John Mottley) выпустил книжку «Шутки
Джо Миллера» (Joe Miller's Jests). В ней было 247 пронумерованных шуток, только
три из которых в действительности имели какое-то отношение к Джо Миллеру.
Сборник оказался настолько популярен, что выдержал три издания в течение
одного года. В дальнейшем выпускались сходные сборники с названиями вроде
«Новые шутки Джо Миллера», «Книга шуток Джо Миллера» и т.п. |
|
«Caesar captivos sub corona vendidit»* – «Цезарь продавал пленных менее
чем по пяти шиллингов».
|
|
|
* «Caesar
captivos sub corona vendidit» (лат.) –
«Цезарь продавал пленных в рабство». Здесь школьник перевёл латинское слово «corona» как «крона» – английская монета в пять шиллингов.
На самом деле Цезарь продавал пленных «под венком», т.е. в рабство. В этом
случае на голову пленнику надевался венок. |
|
А
честь этого перевода, по его словам, принадлежала его собственному ученику: «Est enim finitimus
oratori poeta, numeris astrictior paulo, verborum autem licentia liberior»* – «Потому что поэт жил по соседству с
оратором, слишком вольным на язык, но более осмотрительным, чем числа».
|
|
|
* «Est enim finitimus oratori poeta, numeris astrictior paulo, verborum autem licentia liberior» (лат.) – «Ведь между
поэтом и оратором много общего; правда, поэт несколько более стеснен в ритме
и свободнее в употреблении слов». Цицерон, «Об ораторе», 1, 16, перевод Ф.А. Петровского. |
|
На
Трайпосе 1841 года был дан прелестный отрывок из Феокрита. Это «Фалисии»
(7-я идиллия); поэт и его друг после прогулки в жаркую летнюю пору садятся
отдохнуть в лесном уединении; над головами у них деревья, у ног бежит вода,
над ними поют птицы, вокруг жужжат пчёлы, стрекочут цикады, гроздья фруктов
чуть ли не падают им прямо в рот; и тут весёлый бард говорит:
|
|
|
τετράενες
δὲ πίθων
ἀπελύετο κρατὸς ἄλειφαρ. |
|
«Очистили
горлышки кувшинов, запечатанные четыре года назад», nempe*, речь идёт о весёлой пирушке, как
дальше показывает контекст; но на этой строчке отрывок, данный экзаменатором,
заканчивается, оставляя дело несколько неясным; и вот один
студент, введённый в заблуждение зоологическим характером предыдущего
описания – упоминанием различных насекомых и птиц – перевёл эту строчку
следующим образом: «и обезьяна убрала с главы своей грязь четырёх последних
лет», – вся прелесть в том, что с точки зрения синтаксической конструкции
слова действительно могли бы иметь такое значение: απελυετο могло быть
отложительным глаголом, и существует форма πιθων
от πιθηκος**.
|
|
|
*
nempe (лат.) – надо
думать, понятно, очевидно. *** πιθηκος (др.-греч.)
– обезьяна. |
|
В
работах по моральным дисциплинам иногда попадаются очень странные ответы. Пэйли (Paley) – это автор, который из-за
незначительной ошибки очень легко может превратиться в полную чепуху, а он и
авторы других трудов на «моральные» темы занимают большое место на экзамене на степень без
отличия (Poll)
и на Предварительном экзамене (Little-Go). Там встречаются и не только
незначительные ошибки из-за большого числа экзаменующихся,
которые пытаются написать то, что попытались выучить. Один несчастный смешал
вместе начальные параграфы «Доказательств» и «Естественной теологии» и в
отчаянии бросил работу, не дописав до конца. Экзаменатор обнаружил у него на
столе на одном из листов, которые он тщетно пытался заполнить, лишь следующее
неоконченное предложение: «Если двенадцать человек найдут часы».
|
|
Ещё
одно светило дало следующее определение добродетели по Пэйли: «Человек действует скорее по привычке, чем по
размышлению».
|
|
Во
время короткого Пасхального (Easter) триместра третьекурсники не слишком
перегружают себя работой, кроме разве что двух-трёх лучших математиков,
которые борются за звание лучшего на курсе. Те, кто стал стипендиатами,
склонны немного расслабиться, а те, кому это не удалось, страдают от задетого
самолюбия, и им безразлично, на каком месте они окажутся на «майских».
Студенты-«классики» в основном уже настроились на Трайпос,
до которого им остаётся девять месяцев, и не склонны отвлекаться от своих
обычных занятий на подготовку моральных дисциплин, греческого Нового Завета и
математических предметов для «майских». Математика на этих последних
экзаменах колледжа весьма сложна – астрономия, интегральное исчисление, самые
сложные разделы динамики, последняя часть «Principia» Ньютона, общие вопросы и задачи по
всем этим разделам – без дифференциального исчисления там и делать нечего, за
исключением разве что части работ по оптике и гидростатике. Чтобы чем-то
занять πολλοι и студентов-«классиков», пока идут
экзаменационные работы по астрономии, решению задач и высшим разделам
динамики, им дают две работы по переводу на темы экзамена на степень без
отличия следующего года и одну по низшим разделам математики. Баллов, которые
за них даются, хватает на то, чтобы не провалить экзамен, но недостаточно,
чтобы заметно повлиять на положение студента в классовом списке. Работы не
математические примерно соответствуют аналогичным на экзамене второго курса –
одна по Деяниям Апостолов, две небольшие работы по «моральным наукам»
(«Аналогия религии» Батлера (Butler) и «Доказательства» Пэйли) и одна из Аристотеля. Наш лектор по Аристотелю
мастерски владел предметом, и его лекции хорошо посещались. Они пришлись
очень кстати, как и лекции по Платону в прошлом триместре. Кто-то сказал, что
каждый человек либо последователь Платона, либо Аристотеля, а у студентов
Тринити была великолепная возможность сделать свой выбор, прослушав
сравнительные достоинства двух великих философов, изложенные наилучшим
образом устами их талантливых и восторженных поклонников. Меня часто
удивляло, учитывая в высшей степени практический характер самых крупных из
сохранившихся работ Аристотеля и безупречность заключённого в них здравого
смысла, что никогда не предпринималось никаких попыток ввести в наш
академический курс хотя бы некоторую их часть. Множество
мыслей, высказываемых в его «Риторике» и «Политике», полностью справедливы и
сегодня, и ничего лучшего с тех пор не придумали; а его этика, хотя и
уступает христианской, но, если рассматривать её хоть с этической, хоть с
метафизической точки зрения, может многому научить наших церковных
реформаторов. Конечно, это трудный автор, но не более, чем некоторые другие, которым нашлось место в нашем
академическом курсе, например, Софокл. Verb. sap. sat.* Я надеюсь дожить
до времени, когда это попробуют хотя бы в качестве эксперимента.
|
|
|
* Verb. sap. sat. (лат.) – сокр. от verbum sapienti sat est – мудрому
и слова достаточно. |
|
Первый
класс на майских экзаменах третьего курса колеблется от пяти до одиннадцати
человек, в то время как всех экзаменующихся около восьмидесяти. Обычный
размер Первого класса – восемь. Как раз в это время
его порог опустился довольно низко, и иногда последний в нём набирал меньше
восьмисот пятидесяти баллов, в то время как первый мог набрать, а порой и
набирал, двадцать четыре сотни. Это придало мне храбрости попытаться попасть
в Первый класс, хотя я мог положиться лишь на три
работы из девяти, поскольку из всей математики мог надеяться справиться
только с несколькими вопросами и несколькими элементарными задачами по
оптике, а также с описаниями одного-двух приборов – итого около пятидесяти
баллов. Так что я изо всех сил зубрил Деяния Апостолов
и вопросы по моральным наукам и отшлифовывал своё знание трёх книг «Никомаховой этики», а также практиковался в написании
греческой прозы, которая тоже входила в экзамен. Эксперимент не удался. Я
недооценил охват работы по Новому Завету и не сделал даже половины, а что
касается работы по моральным наукам, то впоследствии выяснилось, что мои
ответы, хотя и правильные, не были достаточно полными и развёрнутыми. С
работой по Аристотелю дело обстояло лучше, по ней я оказался третьим в
списке. Это была единственная работа последнего дня, и поэтому на неё
отводилось пять часов. Это были пять часов тяжёлого труда,
потому что она включала в себя переводы наиболее трудных отрывков,
критические иллюстрации, вопросы по биографии Аристотеля, истории его работ,
истории метафизических и этических школ и хорошенький переводик
с английского на греческий на закуску. Нашему лучшему «классику» не
хватило времени, чтобы сделать всё. Чтобы окончательно уничтожить любые мои
шансы, подняли порог Первого класса; в нём оказалось
шесть человек, и у последнего из них было более одиннадцати сотен баллов.
Несколько кандидатов в Рэнглеры составили мне
компанию во Втором классе, и мне дали понять, что я
должен ещё радоваться, что не оказался ниже.
|
|
Пока
ожидались результаты этих экзаменов, я на несколько дней съездил в Оксфорд,
где триместр заканчивался значительно позже, чем у нас. Я пробыл там всего
три дня, поэтому у меня не было больших возможностей для личных наблюдений,
но, сравнивая увиденное с теми сведениями, которые мне удалось в разное время
получить от других, я мог заметить очень значительную разницу.
|
|
Общее
мнение, которое бытует в нашей стране об этих двух университетах, заключается
в том, что математика изучается в Кембридже, а классические языки – в
Оксфорде. Читатель уже видел, что в Кембридже нет недостатка в изучении
«классики». Кембриджцы сильнее в греческом, оксфордцы – в латыни*, но классические языки изучают и
те, и другие; при этом в Кембридже изучают «классику» и математику, а в
Оксфорде – «классику» и логику. В этом заключается главное различие.
|
|
* также можно сказать, что оксфордская учёность отличается большей
элегантностью, а кембриджская – большей точностью. Взаимное подшучивание
между университетами может хорошо иллюстрировать оба эти различия. Оксфордцы говорят, что кембриджцы
никогда не умели писать хорошую латинскую прозу, на что те отвечают, что нет
ни одного оксфордца, который
понимал бы разницу между частицами
οὐ и μή (прим.
автора).
|
|
Для
всех колледжей Оксфорда существует только одна студенческая мантия, и
академическая шляпа с золотой кистью, которая в Кембридже означает лишь феллоу-коммонера (Fellow-Commoner) Сент-Джонс-колледжа
или «малых колледжей», здесь является признаком титулованного студента.
Вместо «пенсионеров» (Pensioners) и феллоу-коммонеров (Fellow-Commoners) студенты называются соответственно
коммонерами (Commoners) и джентльмен-коммонерами
(Gentlemen-Commoners).
|
|
Учебный
год делится на четыре триместра - Михайлов (Michaelmas), Илариев (Hilary), Пасхальный (Easter) и Троицын (Trinity)* – вместо трёх в Кембридже, но, так
как они соответственно короче, то срок обучения примерно тот
же самый.
|
|
|
* все названия образованы
от церковных праздников, которые приходятся на соответствующие триместры:
день Св. Михаила – 29 сентября, день Св. Илария – 14 января. |
|
Существует
два ежегодных приёма студентов и, соответственно, два больших университетских
экзамена на степень (University Degree examinations), один в конце Михайлова триместра,
другой – в конце Пасхального. Кандидаты на степени с отличием и без отличия
экзаменуются вместе, как это раньше было и в Кембридже, а затем разделяются
на пять классов, пятый и самый обширный из которых соответствует кембриджской
степени без отличия (Poll). Основную и необходимую часть этого экзамена составляет философия
Аристотеля, как мы её находим в «Этике» и «Риторике». Следующее место по
значимости занимают Геродот и Фукидид. Помимо этого, классическая часть
экзамена в значительной мере произвольна: студент сдаёт список книг, по
которым он будет экзаменоваться, – как я понял, двенадцать составляют
достаточное количество для степени с отличием Первого
класса, хотя, конечно, можно взять и больше и получить всего лишь Третий.
Есть также viva voce, который представляет собой важную часть экзамена. Ещё в него, конечно же, входит перевод на классические языки (Composition), но больше на
латынь, чем на греческий, и сочинение на этих языках (Original Composition). Также
в экзамен входит определённый объём вопросов по моральным наукам, как
проистекающим из Аристотеля. Объём «зубрильного» материала (cram) огромен, поскольку авторов читают не
столько ради языка, сколько ради содержания, что составляет ещё одно крупное
различие с экзаменами на степень Кембриджского университета. Оксфордские «скулз» (Schools) больше похожи на майские экзамены
колледжей в Кембридже. Первый класс в среднем составляет шесть человек, а
поскольку экзамены проводятся дважды в год, то это примерно столько же,
сколько в среднем бывает в Первом классе в
Кембридже. Экзамен по математике сдаётся по желанию после классического,
точно так же как в Кембридже классический сдаётся по желанию после
математического. Кандидатов немного, около десяти на каждом экзамене или
двадцать в год. Первый класс в среднем насчитывает
не более трёх человек. Его порог, насколько мне удалось установить,
соответствует уровню низкого Рэнглера в Кембридже.
Общее количество кандидатов на степени с отличием в Оксфорде и Кембридже
примерно одинаковое; если уж говорить о различиях, то среднее количество в
Оксфорде немного меньше. В классовых списках и по «классике», и по математике
студенты идут в алфавитном порядке, так что там нет ничего подобного Старшему
Рэнглеру или Старшему Классику.
|
|
Как
соотносится стандарт Первого класса по «классике» в
Оксфорде и Кембридже – вопрос, по которому не утихают споры. Оксфордцы утверждают, что их стандарт намного выше, и в
качестве доказательства приводят то, что несколько первосортных «классиков»
из Кембриджа, которые либо провалили экзамен по математике во время разгрома
1841 года, либо тогда же испугались и мигрировали в Оксфорд, пробыв там
некоторое время, получили лишь степень с отличием Второго
класса. Но поскольку далеко не факт – хотя это и возможно – что они попали бы
в Первый класс в Кембридже, этот аргумент недорого
стоит. Даже если бы Стипендиат Кембриджского Университета (Cambridge University Scholar) мигрировал в Оксфорд и получил там
степень с отличием Второго класса, с ним случилось
бы только то, что уже произошло в Оксфорде со Стипендиатом Ирландского
Университета (Ireland University Scholar) и что доказывает, что экзамены на
степень там имеют свои особенности, никак не связанные со знанием «классики»
как таковой. Я был знаком с человеком, который получил степень с отличием Второго класса в Оксфорде и, безусловно, был
замечательным «классиком» в нескольких отношениях. Его
невозможно было сбить в поэзии Пиндара, даже если начать читать с середины
предложения; а ещё мне говорили, что, когда на viva voce его спрашивали по
латинским поэтам, он знал на память все отрывки, которые должен был
переводить, так что, лишь раз взглянув на первую строчку, цитировал дальше
оригинал до конца, а затем переводил, не обращаясь более к книге. Он
сказал, что завалил работу по логике и моральным наукам. Так вот, я не думаю,
что одна не засчитанная работа на Трайпосе в
Кембридже преградила бы человеку дорогу в Первый
класс, если бы он превосходно написал все остальные. Но, с другой стороны,
охват авторов на Кембриджском Трайпосе шире –
собственно говоря, он ограничен лишь началом и концом античной эпохи в
греческой и римской литературах; при этом мне приходилось слышать об оксфордце, получившем степень с отличием Первого класса и при этом никогда не читавшем Платона, и
ещё об одном, не читавшем Демосфена; полагаю, такое едва ли могло случиться в
Кембридже.
|
|
Из
четырёх классов, которые считаются степенями с отличием, Четвёртый в общем
мнении считается лучше Третьего, поскольку по
обычаю, если студент экзаменуется на простую степень, но при этом очень
хорошо пишет некоторые работы, его поднимают из Пятого класса в Четвёртый.
Поэтому о человеке, попавшем в Четвёртый класс,
нельзя сказать, то ли он провалился, экзаменуясь на степень с отличием, то ли
хорошо себя показал, экзаменуясь на простую степень, в то время как Третий
класс – явный признак неудачника: в нём оказываются лишь те, кто пытался
получить отличие Первого или Второго класса и соответственно подавал список
прочитанных книг. Здесь вполне можно упомянуть о судьбе человека, имя
которого пользуется у нас несколько дурной славой, преподобного Исаака Фидлера (Isaac Fidler), который когда-то написал книгу о
своём путешествии в Америку. По нашу сторону океана его частенько ставят на
одну доску с Троллоп* и Диккенсом, но в своём
отечестве он уж точно не пророк и никогда не упоминается заодно с такими
выдающимися людьми. Полагаю, что брань по адресу Америки может принести
человеку некоторый престиж в определённых английских кругах, она как бы даёт prima facie** право быть услышанным, вроде
успешного окончания университетского курса; но самой по себе её недостаточно,
чтобы составить репутацию, если только за ней не последует что-то более
значительное. А мистер Фидлер, написавший свою
ругательную книгу, но не подкрепивший её другими подобными измышлениями,
славы не приобрёл. Этот джентльмен, со всеми его претензиями на учёность, до
этого не получил университетской степени у себя на родине, а когда решил
попробовать, уже в весьма зрелых годах и будучи значительно старше своих
экзаменаторов***, то получил степень с отличием Третьего
класса, и его имя и сегодня можно увидеть в экзаменационном списке
Пасхального триместра 1840 года, в чём может убедиться каждый, у кого
найдётся экземпляр «Оксфордского календаря». Самая соль здесь в том, что
благодаря той восхитительной географической и политической неразберихе,
которая нередко царит в головах у европейцев, когда дело касается Америки, в
университете его приняли за нашего соотечественника! Потому что он прибыл
туда из Канады!! И мне стоило некоторого труда разубедить в этом одного оксфордца. В оксфордских экзаменах меньшей значимости
наблюдаются те же общие черты отличия от Кембриджа: наличие viva voce в качестве важного элемента,
отсутствие математики и выбор книг, по которым будет экзаменоваться студент,
им самим. На «смоллз» (Smalls), как здесь называют Предварительный экзамен,
экзаменующийся подаёт заявку на одну греческую и одну латинскую книги; но
термин «книга» рассматривается здесь более широко, чем «автор» в Кембридже –
так, например, в Оксфорде могут потребовать знания трёх или четырёх пьес,
чтобы это могло считаться «книгой». Отсюда следует, что оксфордские «смоллз» – более трудный экзамен, чем кембриджский
Предварительный (Little-Go).
Остальная его часть состоит из логики, которая по желанию студента может быть
заменена двумя или тремя книгами Евклида. Экзамены колледжа, которые здесь
называют collections, имеют строго частный характер. Каждый студент выбирает раз в
триместр одну греческую и одну латинскую книгу, и его экзаменует по ним его
наставник от колледжа (College tutor). За успешную сдачу этих экзаменов никаких наград не бывает. Наград
за эссе, стихи и т.д., как в отдельно взятых колледжах, так и во всём
университете, значительно меньше, чем в Кембридже. Вообще кажется, что для оксфордцев самое главное – сосредоточиться на последнем
экзамене и все три с половиной года интересоваться только им.
|
|
|
* Троллоп (Frances Milton
Trollope, 1779 – 1863) – английская писательница.
Начала писать в возрасте 50 лет и опубликовала около 40 романов, которые в
своё время были весьма популярны. В 1827 г. переехала в США, в 1832 вернулась
в Англию. По возвращении написала книгу «Домашние нравы американцев» (Domestic Manners of the Americans), в которой сатирически и пренебрежительно
описывала американское общество. Её третий сын, Энтони
Троллоп (Anthony Trollope, 1815 – 1882), был одним из самых успешных и талантливых
романистов викторианской эпохи. ** prima facie (лат.) – на первый взгляд, по первому
впечатлению. *** В
Оксфорде, как и в Кембридже, все экзаменаторы, принимающие экзамен на
степень, принадлежат к категории молодых донов. Экзамены на стипендии и на
членство в колледжах принимают
преподаватели постарше (прим. автора). |
|
Достойны
упоминания некоторые детали, касающиеся отдельных колледжей. Крайст Чёрч (Christ Church, колледж Церкви Христовой),
величайший из оксфордских колледжей и соответствующий Тринити в Кембридже,
мог бы быть таким же многолюдным, как
Тринити, однако они предпочитают ограничивать численность студентов ста пятьюдесятью
ради поддержания репутации самого аристократического колледжа с ограниченным
доступом. Вы не можете попасть в Крайст Чёрч, если
у вас нет хороших связей и влияния, по крайней мере, так говорят. Кроме того,
студенты Тринити имеют обыкновение отличаться на университетских экзаменах,
что составляет ещё одно различие с колледжем Крайст
Чёрч.
|
|
|
|
|
Колледж Крайст Чёрч,
Оксфорд.
Гравюра Эндрю Ингамеллза (Andrew Ingamells) – современного
британского художника, работающего в стиле Дэвида Логгана
(David Loggan). 2008 Иллюстрация с сайта
Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=18434
|
|
В
Олл-Соулз-колледже (All Souls) вообще нет студентов. Это не является нарушением или злоупотреблением: колледж
изначально был основан для одних только членов, которые, согласно уставу,
должны быть «bene nati, bene vestiti, et moderate docte in arte musica»*. Фактически, это приятный клуб для
джентльменов хорошего происхождения с литературными или учёными
наклонностями, которые живут там или не живут в зависимости от желания и
которым платят £100 в год, не требуя от них ни заслуг, ни
деяний, за исключением одного недеяния – они не
должны жениться.
|
|
|
* bene nati, bene vestiti, et moderate docte in arte musica (лат.) – хорошего
происхождения, хорошо одетые, и к тому же в меру обученные искусству музыки. |
|
|
|
|
Клуатр Олл-Соулз-колледжа.
Раскрашенная
вручную гравюра на металле Ж. Ле Ко (J. Le Keux) по рисунку Ф. Маккензи (F. Mackenzie).
1836 Иллюстрация с сайта Sanders of Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=19930
|
|
Все
колледжи в Кембридже имеют равные права и привилегии, за исключением Кингз-колледжа*, и хотя некоторые из них называются «холлами»
(Halls),
единственная разница заключается в названии. Но оксфордские холлы, коих
насчитывается пять, не являются частью университета и не имеют права голоса в
университетских делах, на самом деле это нечто вроде пансионов, в которых
студенты могут жить, пока не придёт пора сдавать экзамен на степень. Я обедал
в одном из таких заведений; больше всего это было похоже на офицерскую
столовую. Студенты пили собственное вино и были без мантий, а единственный
дон, принадлежавший к этому холлу, за столом не присутствовал. Традиционно
считается, что у этого заведения есть собственная часовня, но
ни один из присутствующих не знал, где она находится. Этот холл, кажется,
представлял собой нечто вроде маленькой Ботани-Бей**
для обоих университетов, там оказывались всевозможные
неспособные и неисправимые. Один был отослан из
кембриджского Сент-Джонс-колледжа за то, что въехал
на территорию колледжа цугом и сбил при этом одного-двух донов; другого
отослали из кембриджского Тринити за не менее грубое нарушение порядка;
третьего из оксфордского колледжа за ещё какой-то вопиющий проступок;
а четвёртый проваливался на экзаменах не поддающееся подсчёту число раз и, по
его собственным словам, пробыл уже в университете так долго, что за это время
можно было стать доктором богословия.
|
|
|
* Об особом
положении Кингз-колледжа здесь уже говорилось.
Помимо привилегии, о которой уже упоминалось, – получении степени без всякого
экзамена – его члены, пока они находятся на территории своего колледжа, не
подпадают под юрисдикцию проктора (Proctor). Управление этим колледжем
отличается большим педантизмом и деспотизмом, по крайней мере, так было в моё
время. Разрешение уехать из колледжа во время триместра можно получить,
только если дело касается жизни и смерти, а также требуется посетить необычно
большое количество служб в часовне за неделю (прим. автора). ** Ботани-Бей (Botany Bay) – залив в Австралии у города Сидней. В колониальные
времена туда высылали из Англии осуждённых преступников. |
|
Оксфордцы претендуют на то, что они в большей степени джентльмены,
нежели кембриджцы. Безусловно, среди них больше
богатых и титулованных, а следовательно, там больше
роскоши и, возможно, более изысканные манеры. С другой стороны, никто не
заподозрит меня в зависти и не обвинит в предвзятости, если я укажу на хорошо
известный факт: по сравнению с членами другого университета оксфордцы не знают литературы в широком смысле этого
слова, они оторваны от жизни и обладают допотопными
взглядами по любым политическим и жизненным вопросам. Один
из моих кембриджских друзей, ранее мигрировавший из Оксфорда, рассказывал
мне, что поступил так, потому что там существует лишь два разряда студентов:
те, кто непрестанно корпит над книгами, готовясь к «скулз»,
и те, кто полностью отдаётся фривольным и беспутным развлечениям*. Между
этими двумя категориями он никого не нашёл – ни литературного кружка, который
интересовался бы чем-нибудь сверх того, что нужно вызубрить к
экзамену, ни тех, кто занимался бы понемногу и учёбой, и литературой, как в
Кембридже. Мне никогда не приходилось встречать людей,
которые имели бы меньшее представление о том, что происходит у них за
порогом, чем оксфордцы, с которыми я имел счастье
познакомиться во время той поездки. Даже по вопросу, который как раз
тогда волновал их университет – а это было трактарианское
движение – они, казалось, в точности ничего не знали. «Мы оставляем всё это
нашим магистрам», – ответил один из них на мой вопрос о студенческих
настроениях в этой связи. Вопрос был задан в комнате, полной студентов Крайст Чёрч, их было там по
меньшей мере двенадцать, и я не думаю, что можно свести вместе равное
количество студентов Тринити, которые продемонстрировали бы такую же
неспособность занять незнакомца и отсутствие интереса к нему, а также
нежелание узнать что-нибудь от него или сообщить ему что-нибудь самим.
|
|
|
* для
оксфордского студента-бездельника характерно менее беспутное поведение, чем
для кембриджского студента-буяна, но более фривольное, чем для кембриджского
представителя фешенебельного кружка. Щегольство в одежде – редкое явление на
берегах Кема – вполне обычное дело на берегах Темзы
(прим. автора). |
|
В
большинстве оксфордских колледжей господствует нелепая, раздражающая,
школьная система мелочных правил, при которой в дело государственной важности
превращается любой пустяк вроде выдачи половины холодного цыплёнка из
кладовой, что неизбежно принижает как тех, кто проводит их в жизнь, так и
тех, кто вынужден им повиноваться. Кондитерам не разрешается присылать
мороженое в комнаты студентам, его приходится проносить контрабандой.
Осведомившись о причинах столь странного запрета, я услышал совершенно
серьёзный ответ, что его впервые ввели во время холеры 1832 года, а поскольку
не в оксфордских обычаях отменять правила, которые когда-либо были введены,
то он и остаётся в силе по сей день.
|
|
Даже
в классических языках и логике, на которых они специализируются, оксфордцы подают мало внешних признаков жизни. Если не
считать «Греческого лексикона» Скотта и Лидделла* –
а это, безусловно, полезная книга – и «Лексикона Эсхила» Линвуда**,
то все остальные их достижения приходятся на долю людей с антиоксфордскими
мнениями и настроениями, вроде Уотли*** и Арнольда,
которые там совершенно не на месте.
|
|
|
* «Греческий лексикон»
Скотта и Лидделла – Greek-English Lexicon, классическая работа по
лексикографии древнегреческого языка, которая издаётся по
сей день. Первыми составителями этого словаря были выдающиеся
филологи-классики Генри Джордж Лидделл (Henry George Liddell, 1811 – 1898) и Роберт Скотт (Robert Scott, 1811 – 1887). Г. Дж. Лидделл сделал блестящую академическую карьеру: он был
директором школы Вестминстер (Westminster School)
в 1846 – 55 гг., главой оксфордского колледжа Крайст
Чёрч (Christ Church College)
в 1855 – 91 гг. и вице-канцлером Оксфордского университета в 1870 – 74 гг.
Кроме того, он был отцом десятерых детей, одной из которых была знаменитая
Алиса Лидделл – девочка, для которой Льюис Кэрролл
написал «Алису в стране чудес». Роберт Скотт был членом, а затем главой оксфордского
Бэйллиол-колледжа (Balliol College). ** «Лексикон Эсхила» Линвуда – A lexicon to Aeschylus: containing a critical explanation of the more difficult passages in the seven tragedies («Лексикон Эсхила,
содержащий критические объяснения наиболее трудных мест семи трагедий»)
Уильяма Линвуда (William Linwood, 1817 – 1878). *** Уотли
(Richard Whately, 1787 – 1863) –
британский философ, богослов и экономист. Закончил оксфордский Ориэл-колледж (Oriel College). Занимал различные должности в университете, в 1829 г. был назначен
профессором политической экономии, но оставил этот пост в
1831 после назначения архиепископом Дублинским. Был противником Оксфордского
(трактарианского) движения. |
|
Убеждённый
радикал мог бы приписать такую отсталость оксфордцев
старому консервативному духу этого университета и большему, чем в Кембридже,
количеству титулованных и богатых; вполне возможно, что связь здесь действительно
есть. Восторженный поклонник естественных наук и хулитель мёртвых языков мог
бы объяснить разницу в интеллектуальном состоянии двух университетов
обязательным изучением математики в Кембридже и почти полным её отсутствием в
Оксфорде. Но, к несчастью для этого объяснения, так уж случилось, что в
Кембридже именно «классики», как правило, в большей степени отличаются
знанием литературы вообще и просвещёнными взглядами. Тринити, великий
«классический» колледж, также и великий либеральный колледж, а вот Сент-Джонс, колыбель Старших Рэнглеров,
одновременно является очагом нетерпимости. В самом деле, размышляя об этом, я
всегда становился в тупик: общий план оксфордской системы кажется более
свободным и либеральным, чем в Кембридже. Там нет обязательной математики;
обязательным является изучение одного из самых практических и проницательных
авторов не только своего, но всех веков; там в достаточном количестве
существуют устные экзамены, которые должны прививать студентам находчивость и
уверенность в себе, – и тем не менее фактический
результат оказывается прямо противоположным, как свидетельствует и мой
собственный опыт, и сведения, полученные от других. В Оксфорде гораздо меньше
общего знания литературы и интереса к ней и бесконечно меньшая широта
взглядов, чем в Кембридже. Не претендуя на то, что сумею объяснить это
противоречие, я возьму на себя смелость намекнуть на некоторые
обстоятельства, которые могут пролить на это свет.
|
|
Существует
один путь, благодаря которому математический элемент кембриджского образования
может делать этот университет прогрессивнее другого. Высшие
отрасли математики, безусловно, и требуют оригинальности мышления, и
воспитывают её в большей степени, чем изучение классических языков, и,
соответственно, хорошие математики, которые стекаются в Кембридж (потому что
сделать математика из человека, который от природы им не является, я считаю
почти невозможным, и, следовательно, нужно рассматривать скорее то влияние,
которое математики оказывают на университет, чем то, которое университет
оказывает на них), могут привнести в него большую оригинальность
мыслей и суждений. В противовес этому, однако, нужно
отметить всепоглощающий характер изучения математики, которая требует от
изучающего полной сосредоточенности на предмете и придаёт его уму опасную
односторонность. Но это не касается бакалавров и членов колледжа, у
которых достаточно досуга для того, чтобы обратиться мыслями к другим
предметам. Опять-таки, в Оксфорде существует заметная тенденция читать
античных авторов исключительно ради содержания, так что, за исключением
перевода на классические языки (Composition) – а этот навык в огромной степени
зависит от тренировки и обучения в детстве – огромным преимуществом на
экзаменах «скулз» является превосходная память. У
нас же в Кембридже превосходная память не слишком ценилась, если только не
сопровождалась превосходным талантом; если она служила заменой таланту, на
неё смотрели сверху вниз и считали такие достижения скорее достойными
мальчика, чем мужчины. Мне часто приходилось слышать, что такой-то и такой-то
добился бы большего, если бы у него не было настолько хорошей памяти, – он
слишком на неё полагается и поэтому мало думает. Я также подозреваю, что
неблагоприятное воздействие оказывает отсутствие экзаменов колледжа, на
которых присуждались бы отличия, и скудость университетских наград и наград
колледжей в Оксфорде. Более того, стипендии и вакансии членов колледжей, за
несколькими благородными исключениями*, обычно являются закрытыми, – их
распределение зависит от покровительства, от места рождения или школы, в
которой учился кандидат. Наверняка многие хорошие студенты устают в течение
трёх лет готовиться к одному-единственному экзамену без всяких промежуточных
стимулов, и, не выдержав, пополняют ряды беспутных бездельников, а те, кто продолжает
учёбу, становятся ограниченными и косными из-за постоянной сосредоточенности
на одной и той же цели.
|
|
|
* таковы вакансии членов Бэйллиол-колледжа (Balliol Fellowships) – они открыты для всего университета посредством экзамена (прим. автора). |
|
Я
полностью отдаю себе отчёт в том, что эти заметки об Оксфорде очень
несовершенны и неудовлетворительны. Отсутствие любознательности у большинства
студентов Оксфорда и то, что любые сведения можно получить от них лишь с
большим трудом, должно послужить мне извинением.
|
|
|
|
|
|
|
|
Предыдущая
|
Следующая
|
