|
© Юлия Глек, перевод и примечания, 2011. |
|
|
ЧАРЛЬЗ АСТОР БРИСТЕД CHARLES ASTOR BRISTED |
|
ПЯТЬ ЛЕТ В АНГЛИЙСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕFIVE YEARS IN AN ENGLISH UNIVERSITY(Избранные
главы) |
|
Перевод и примечания
Юлии Глек
|
|
|
Оригинал здесь http://www.archive.org/details/fiveyearsinengli00brisuoft |
|
Оглавление
|
|
Глава 13
Развлечения на длинных каникулах. Знакомство с прославленным
иностранцем.
|
|
|
И рассудительны в питье... Александр Поуп. |
|
|
|
|
|
|
|
|
Я всерьёз засел за подготовку в обоим
Трайпосам (Triposes). С «классическим» репетитором мы взялись за
«Эдипа-царя» Софокла – автора, о трудности которого я только теперь начал
получать кое-какое представление. Также я писал переводы с английского на
классические языки (Composition) – не у репетитора, как
на экзамене, а у себя дома, не спеша. Ещё я занимался переводом наиболее
трудных отрывков из третьей книги Фукидида. Со вторым своим репетитором я
начал математику с самого начала, то есть с алгебры. С грустью я вспоминал о
том, что моё первое знакомство с тайнами икса и игрека состоялось восемь лет
назад. За этот промежуток времени мой прогресс в смысле знания литературы и
общего умственного развития был определённо заметным, а вот в том, что
касается математики, я, похоже, не сдвинулся с места. Я начал заниматься
алгеброй уже в четвёртый раз и не испытывал недостатка в решимости изучить её
как следует. Но дело двигалось так же медленно и тяжело, как раньше, и однажды,
после того как я две недели провозился с тригонометрией, так и не добившись
заметного результата, я вдруг передумал сдавать экзамены на степень с
отличием, по крайней мере, в этом году. Поскольку я был «межтриместровым»
студентом, я мог выпуститься с теми, кто поступил на год позже меня, не
испрашивая на это официального разрешения, и это поставило бы меня в равное
положение с другими, дав повторный шанс добиться стипендии колледжа (Scholarship). Поэтому я бросил математику и, посвятив себя только
«классике», прочитал с репетитором пять пьес Софокла и кое-что из Демосфена,
а самостоятельно – всего Феокрита и все двадцать пьес Плавта, который был
моей слабостью. Это считалось напрасной тратой времени, потому что при
переводе с английского на латынь (Composition) от
Плавта мало толку, и мало кто из студентов читает больше трёх-четырёх его
пьес, чтобы расширить словарь. По мере того, как здоровье моё крепло под
воздействием ровной температуры английского лета, я также начал оглядываться
по сторонам в поисках каких-нибудь развлечений, а найти их в Кембридже на
длинных каникулах не так-то просто. Обнаружив, что достаточно окреп для того,
чтобы играть в бильярд*, я с большим пылом взялся за это занятие, но вскоре
оно настолько меня захватило и отнимало так много времени, что я был вынужден
себя от него отлучить. |
|
|
*
бильярдные тогда были запрещены, но на их существование закрывали глаза.
Сейчас они официально разрешены и в Кембридже, и в Оксфорде (прим. автора). |
|
|
|
|
|
Бильярдная в
Честертоне, неподалёку от Кембриджского университета. Литография
Т. Пикена (T. Picken) по рисунку Р.У. Басса (R. W. Buss). Ок. 1843 Иллюстрация с сайта Sanders of
Oxford http://www.sandersofoxford.com/describe?id=21573 |
|
|
Случилось так, что этим летом был необычно
большой наплыв гостей из Америки, который начался ещё до каникул и
продолжался до самого их конца. Их было целых семь, и они нанесли столько же
отдельных визитов в разное время. Одни только что прибыли в Европу, другие заехали
сюда по дороге домой с Востока, и каждое из этих посещений стало событием в
моей довольно-таки монотонной жизни и послужило поводом для праздника. Но
самой выдающейся и замечательной чертой этих длинных каникул стало то, что я
представил Кембриджу другого незнакомца, и произошло это следующим образом. |
|
|
Среди студентов, оставшихся в университете
на эти каникулы, которые, конечно же, все принадлежали к разряду прилежных (reading men), я был
особенно близок с двумя кружками. Один состоял из трёх или четырёх
«апостолов» – они были из разных колледжей, но их объединяла принадлежность к
клубу. Большинство из них я знал ещё до того, как они в него вступили, более
того, некоторых из них как раз я друг другу и представил. Потому что к этому
времени я стал своего рода медиумом, хотя и не совсем в том смысле, в каком
этот термин стал сейчас популярен в наших газетах, а просто человеком,
который был знаком и стремился к общению с умными и приятными людьми, и при
посредничестве которого они могли знакомиться между собой. Эти студенты были
прямыми претендентами на степени с наивысшими отличиями и, следовательно,
ужасающе загружены работой. Студента Пемброк-колледжа прочили в победители
Трайпоса (Tripos), и в то же время перед ним открывалась приятная
перспектива достаточно подготовиться по математике для того, чтобы попасть в
Старшую Оптиму (Senior Optima); представитель Кингз-колледжа был фаворитом на
следующем экзамене на университетскую стипендию (University Scholarship); и ещё
один, из Тринити, соблазнившись неожиданно большим количеством вакансий,
отчаянно пытался добиться членства в колледже (Fellowship), хотя это был ещё не последний его шанс. Я наблюдал за
их манерой заниматься, и подмечать разницу было весьма любопытно.
Студенту Пемброка не хватало физической
выносливости, чтобы работать более девяти часов в день, и это действительно
на час меньше, чем время, которое в среднем отводят на такую подготовку опыт
и традиция. Он попробовал бы и больше, но я силой вытаскивал его из дома и
заставлял каждый день совершать часовую прогулку под предлогом того, что
поставил на него деньги и поэтому должен заботиться о его моционе, а кроме того,
иногда вечером мне удавалось заставить его часок поболтать и побездельничать.
Тот, что из Кингз-колледжа, был человеком на редкость хорошо организованным и
уравновешенным и душевно, и физически, с ясной головой, хорошим пищеварением
и чистой совестью. Занимался он по десять часов ежедневно и уверял меня, что
никогда не чувствовал себя лучше, а когда выходил для моциона, то готов был
бегать и прыгать, как мальчишка. У тринитарианца был свой собственный,
особенный стиль. От большинства прилежных студентов он отличался тем, что
засиживался допоздна. Он вставал в десять, занимался с одиннадцати до
половины четвёртого, затем совершал короткую прогулку; после обеда
бездельничал или читал газеты до семи, когда садился за работу и уже не
прерывал её до двух часов ночи. Этот студент (Горацио Спеддинг,
присутствовавший на вечеринке с ужином), можно сказать, знал на память почти
всю греческую драму; если вы читали ему строчку из любого пролога, или
монолога, или речи вестника, он тут же мог прочитать следующую. |
|
|
С другим кружком моих знакомых я виделся
главным образом каждый день в холле. Это были второкурсники и третьекурсники
Тринити, одни из которых были стипендиатами (Scholars), другие – кандидатами на стипендию на следующих
экзаменах. В основном это были просто прилежные студенты без всяких претензий
на литературу, метафизику и вообще «серьёзность» любого рода, за исключением
серьёзности в учёбе. Все они смотрели на кандидата на первое место на
Трайпосе от Тринити как на великого человека. Они занимались не так много, но
и не мало; даже сам корифей, у которого на карту было поставлено больше всех,
не был склонен отказываться от роббера, если вечером представлялась такая
возможность, а ещё они находили время, чтобы то и дело устраивать званые
завтраки, винные вечеринки и вечеринки с ужином. Одним из первых в таких
затеях, приятно разнообразивших академические занятия, был студент
значительно старше своих однокурсников – пожалуй, ему было уже под тридцать.
Он внёс своё имя в книги колледжа почти десять лет назад, потом примкнул к методистам*
и даже стал методистским проповедником, после чего ушёл оттуда и снова
поступил в университет, чтобы затем принять сан в Церкви Англии. По всем
вопросам, в которых люди могут не соглашаться друг с другом, мы с ним были не
согласны, потому что в политике он был сторонником «Молодой Англии», а
церковных вопросах – трактарианцем, но нас объединяла любовь к той отрасли
изящных искусств, которая имеет отношение к эстетике стола, и определённые
познания в этой области. Он отлично разбирался в оленине и баранине и был
знатоком старых вин (будучи одним из всего лишь трёх англичан, у которых мне
доводилось пробовать хорошую мадеру), к тому же обладал достаточным
состоянием, чтобы позволять себе такие невинные радости, и обещал стать
достойным и весёлым служителем Церкви. Интерес к хорошей еде и напиткам** был
моей слабостью с юных лет, и сейчас я обратился к этой науке со всем рвением
человека, который в течение двадцати месяцев вынужден был раздумывать над
каждой крошкой и каждой каплей, которые ел или пил, а теперь, наконец, начал
жить как все нормальные люди. Как раз в это самое время публиковалась
антиамериканская часть «Мартина Чезлвита», в которой, как известно, есть
описание шерри-коблера. Это описание произвело на Ф. глубокое впечатление.
Некоторое время он размышлял над этим, и вот однажды, когда наша компания из
шести человек обсуждала у него в комнатах лакомства этого сезона – землянику,
малину и прочие ягоды, которые в Англии спеют все разом и в течение всего
лета, – и пили вечный портвейн и херес, так вот, говорю я, в один прекрасный
летний день, когда мы предавались таким занятиям, он разразился следующим
вопросом: |
|
|
*
методисты – члены Методистской Церкви, которая возникла в XVIII в Оксфорде сначала как
течение внутри Церкви Англии, а затем стала отдельной протестантской
деноминацией. Методизм требует последовательного, методичного соблюдения
религиозных обрядов, проповедует религиозное смирение. В описываемый
исторический период методисты, как и все прочие не-англикане, не могли
получать учёные степени в Кембридже. **
в соответствии с диететикой Грэхема (Graham) и взглядами сторонников трезвого
образа жизни я уже давным-давно должен
был стать законченным пьяницей и обжорой, и тем не менее я не испытываю
никаких затруднений, если мне приходится жить на овощах и воде неделю подряд,
например, когда нужно много работать в сильную жару или имеется любая другая
причина придерживаться щадящей диеты (прим. автора). |
|
|
– Бристед, вы когда-нибудь пробовали
шерри-коблер? |
|
|
Я сознался, что пробовал. |
|
|
– А сделать его можете? |
|
|
На этот вопрос ответить было труднее. Хотя
прошло уже много лет с тех пор, как я в последний раз принимал участие в этом
процессе (в тот раз некая юная леди из соседнего штата Южная Каролина
особенно настаивала на том, чтобы я добавил достаточно хереса), я,
пожалуй, помнил достаточно теории, чтобы снова перейти к практике; однако
имелись трудности с некоторыми необходимыми материалами – например, со льдом
(ice). Здесь они посмотрели на меня с изумлением. Словом ice в Англии обычно называют мороженое (ice-cream), которое является очень
распространённым продуктом потребления в Кембридже. А вот просто лёд,
достаточно чистый, чтобы его можно было добавить в напиток, был в то время
неизвестен в Англии. С тех пор они познакомились с ним благодаря озеру
Уэнхем*. Однако тот, кто предложил это первым, считал, что имеет достаточное
влияние на местных кондитеров, а если это не поможет, то достаточное знание
химии, чтобы получить эту редкую роскошь искусственным путём; а ещё двое из
нашей компании взялись достать соломинки описанного мною типа. Так что я
пригласил всю компанию собраться снова через три дня у меня в комнатах и
попробовать шерри-коблер. |
|
|
*
Уэнхем (Wenham)
– озеро в штате Массачусетс, США. В XIX столетии славилось своим льдом, который
добывали и экспортировали кораблями по всему миру. Считалось, что это любимый
лёд королевы Виктории. |
|
|
Оказалось, что изготавливать лёд в частной
лаборатории нет надобности. Лучший кондитер города взялся доставить его, хотя
был несколько озадачен этим заказом, в который также входили стаканы для
содовой, то есть самого большого размера; не менее удивлены были и девушки из
шляпного магазина, к которым наша поисковая партия обратилась за соломинками.
Но мы успешно преодолели все эти предварительные трудности и собрались
вшестером в назначенный день в моей летней
комнате (я жил так роскошно, что у меня было целых две), чтобы попробовать
трансатлантический напиток. Смешивая его, я чувствовал, что за каждым моим
движением следят десять любопытных глаз. Приготовив, наконец, по своему
вкусу, я в порядке эксперимента втянул его через соломинку, вставил другую и
подал стакан нашему эксперту, который серьёзно, как судья, приступил к
испытанию. Теперь взгляды всей компании обратились на него с беспокойством,
которое не разделял только я один, потому что выпитые мною несколько капель
показали, что наш национальный напиток в состоянии говорить сам за себя. Ф.
завладел соломинкой и на несколько секунд поднёс её к губам, причём на лице
его не отражалось никаких эмоций. Потом он сделал паузу, втянул в себя более
длинный глоток и закатил глаза, продемонстрировав белки, – трюк, которому он
научился во время своей экскурсии в Методистскую Церковь. Затем он неохотно
оторвался от соломинки и объявил своё решение оракула: «Подходяще». И тотчас
каждый из присутствующих схватил лимон и нож, и производство шерри-коблеров
началось. Я не берусь утверждать, что это были первые шерри-коблеры в Англии,
но, безусловно, первые в обоих университетах. Чтобы натурализоваться в
Кембридже, много времени шерри-коблеру не потребовалось. Поскольку напиток
этот гораздо менее крепкий, чем те, к которым привыкли кембриджцы, к тому же
пьют его медленнее, чем неразбавленное вино, я могу поздравить себя с тем,
что мне удалось сделать кое-что для пропаганды как трезвости, так и эстетики
стола. Но республика – не единственный общественный строй, который выказывает
неблагодарность к своим благодетелям. Менее чем через три года происхождение
этого напитка было забыто, и перед тем, как я оставил университет, один
первокурсник из Итона спросил меня на винной вечеринке, пьют ли шерри-коблер
в Америке! |
|
|
|
|
|
|
|
