© Юлия Глек, перевод и примечания, 2011.

ЧАРЛЬЗ АСТОР БРИСТЕД

CHARLES ASTOR BRISTED

ПЯТЬ ЛЕТ В АНГЛИЙСКОМ УНИВЕРСИТЕТЕ

FIVE YEARS IN AN ENGLISH UNIVERSITY

(Избранные главы)

Перевод и примечания Юлии Глек

Оригинал здесь http://www.archive.org/details/fiveyearsinengli00brisuoft

Оглавление

Глава 7

Вечеринка с ужином в Тринити

Qui plenos haurit cyathos madidusque quiescit

llle bonam degit vitam moriturque facetus (лат.).

IGNOTUS QUIDAM.

Кто, хлебнув вина изрядно, погрузился в сладкий сон,

Славно жизнь свою проводит и умрёт счастливым он.

Автор неизвестен.

Светские развлечения, принятые в данном обществе, всегда интересны чужестранцу и могут о многом поведать. Ужин с донами в преподавательской (Combination Room) – комнате над холлом, предназначенной для ужинов и десертов власть предержащих – который я посетил на День Поминовения* в ноябре, безусловно, обогатил меня парочкой новых идей. После ужина мы, то есть те феллоу-коммонеры (Fellow-Commoners), которые предпочитали серьёзное общество, сидели с высокопоставленными лицами колледжа вокруг камина, играли в вист по шиллингу за очко и пили «бишоп» (подогретый портвейн с пряностями) и очень притягательную смесь, заслуженно называемую «шёлковой» и состоящую, насколько я мог судить по вкусу, из рома и мадеры.

* День Поминовения (Commemoration Day) – ежегодный  праздник в честь благодетелей университета, то есть всех лиц, когда-либо жертвовавших денежные суммы или оказывавших помощь университету в любой другой форме.

Об обычных студенческих винных вечеринках здесь нет надобности много распространяться. Теккерей воздал им по заслугам: «Тридцать парней вокруг стола, уставленного скверными сладостями, пьют скверное вино, рассказывают скверные истории и поют скверные песни, и так снова и снова»*. Члены колледжа (Fellows) помоложе, бакалавры-стипендиаты (Bachelor Scholars) и кое-кто из более старших и знающих студентов понимают дело лучше: у них бывает хорошее вино с простейшими дополнениями, такими как печенье и апельсины; если же они устраивают импровизированный ужин, то делают это с той же простотой. На таких пирушках присутствуют все три условия настоящего симпосиона**: хорошая еда и вино, полное отсутствие хвастовства и претенциозности и доброжелательная беседа умных людей. Иные денди, возможно, посмотрят свысока на тех, кто никогда не пользуется графинами для кларета или щипцами для сахара***, но самое дорогое столовое серебро и фарфор редко бывают свидетелями такого наслаждения, которое приносят эти простые и в то же время лакомые трапезы.

* цитата из «Книги снобов» (The Book of Snobs) известного английского романиста Уильяма Мейкписа Теккерея (William Makepeace Thackeray, 1811 – 1863), глава «Университетские снобы».

** симпосион – культурный феномен Древней Греции, пиршество, сопровождавшееся философской беседой. Симпосиону посвящён один из диалогов Платона – в русском переводе «Пир».

*** то, что  обычай брать сахар пальцами существует только в университете и больше нигде в Англии, само по себе удивительно, особенно потому, что щипцы для сахара имеются практически у каждого поступившего. И всё же дело обстоит именно так (прим. автора).

Иной раз, когда συνετοι* общаются с обычными людьми, хоть яства их не делаются от этого менее изысканными, но вот разговор – может; иногда их шутки бывают резковаты, как в этом может убедиться сам читатель.

* συνετοι (др.-греч.) – мудрые.

– Перевод этот слабенький: вы понятия не имеете, где ставится ἄν*. Но я всё же думаю, что мы сможем добыть вам отличие Первого класса, то есть, если хорошенько постараться. А как у вас с математикой?

* ἄν – древнегреческая частица.

– Очень неважно.

– Евклида читать приходилось?

– А как же. Лет восемь назад. Смогу освежить за два дня.

– А алгебра?

– Учил мальчишкой, но никогда не блистал.

– Если вы сумеете набрать хотя бы десять баллов из пятисот, это будет лучше, чем ничего. Сходите-ка вы для начала к Данни (Dunbar), посмотрим, что он сможет с вами сделать. Не хватайтесь за всё сразу. Я на первом курсе не сделал по алгебре и тригонометрии вообще ничего, и всё же оказался седьмым.

– Verremos. ἀπιτέον.*

*Посмотрим (исп.). Пора уходить (др.-греч.)

– Нет, остановите-ка на минутку вращающиеся оси ваших ног. Вы не заняты после чая? Нет? Тогда приходите, у меня будет ужинать несколько человек.

Я отправился к себе на лестницу Е в Новом дворе, прочитал 80 строк Аристофана и составил пояснения к тексту, в частности, привёл сравнительные ресурсы Афин и Спарты к началу Пелопоннесской войны и указал источники дохода Афин (мы изучали среди прочего книгу Фукидида), и занимался этим до половины десятого.

Кембридж, Тринити-колледж, Новый двор.

Гравюра на металле  Ж. Ле Ко (J. Le Keux) с картины Дж. А. Белла ( J.A.Bell), опубликованная в книге Дж. Бриттона (J. Britton) «Живописные достопримечательности английских городов» (Picturesque Antiquities of English Cities)

1837 г.

Иллюстрация с сайта Ancestry Images

http://www.ancestryimages.com/proddetail.php?prod=f9640&cat=118

«Там, пожалуй, будет несколько тихих бакалавров, – подумал я, – да ещё парочка младших членов колледжа, из тех, кого я видел в преподавательской». Рассудив так, я сменил на фрак и ботинки свободные комнатные туфли и полусюртук-полухалат в стиле Жорж Санд, которые обычно носил по вечерам. Мне нужно было сделать шагов шесть, чтобы пересечь Новый двор, да ещё шага три, чтобы добраться до лестницы Трэвиса в клуатре. Он жил на третьем этаже, но задолго перед тем, как я туда поднялся, звук голосов и звон ножей и вилок послужил признаком того, что жратва подвергается самому всестороннему рассмотрению. Наружная дверь была, конечно же, открыта настежь: миновав внутреннюю, обитую зелёным сукном, я на ощупь прошёл по узкому и совершенно неосвещённому коридорчику и инстинктивно постучал туда, где должна была находиться третья дверь; затем, едва дождавшись выразительного «Войдите!», ввалился в это весёлое сборище. Увы, фрак и лаковые ботинки оказались совершенно не к месту! Здесь царила полная непринуждённость. Один был в блузе, другой в рубашке без сюртука, а сам амфитрион в охотничьей куртке. Их было меньше дюжины, но шума, который они производили, хватило бы на тридцать человек. Я как можно незаметней проскользнул на оставленное для меня место по правую руку от хозяина.

Кембридж, Тринити-колледж. Клуатр, вид от лестницы Е.

Гравюра на металле  Ж. Ле Ко (J. Le Keux) с картины Дж. А. Белла ( J.A.Bell), опубликованная в книге Дж. Бриттона (J. Britton) «Живописные достопримечательности английских городов» (Picturesque Antiquities of English Cities)

1837 г.

Иллюстрация с сайта Ancestry Images

http://www.ancestryimages.com/proddetail.php?prod=f9255&cat=118

– А, Б.! – Трэвис пожал мне руку тепло, серьёзно и деловито. – Как раз вовремя. Чего желаете? Утки – жареные цыплята – омар au gratin*. Лосон, этот молодой джентльмен побеспокоит вас по поводу утки. Попробуйте шампанского – боюсь, оно хуже, чем у вас в Америке – мы всё ещё в ожидании свободной торговли.

* омар au gratin (фр.) – мясо омара, запечённое с грибами и сыром.

Утка и шампанское отправились по назначению, и тут, поскольку все были поглощены своими занятиями, у меня появилось время оглядеться и рассмотреть эту компанию. Итак, во главе стола сидит наш достойный репетитор Том Трэвис. Его превосходная персона не слишком-то выгодно смотрится в свободной клетчатой охотничьей куртке, а очень умные, но определённо непривлекательные черты отнюдь не красит исключительно уродливая чёрная шерстяная «курительная шапка»*. Принимайте его таким, каков он есть, это отличный парень, сочетающий американскую разносторонность с английской основательностью. Он сносно владеет почти дюжиной древних и новых языков, а уж своим греческим мог бы поразить целый зал профессоров-янки. Вот математика – это его явный минус, но теперь она ему уже не нужна. Два года назад он изучил её достаточно, чтобы по результатам экзамена оказаться среди Младших Оптим (Junior Ops), а уж после этого ему было нетрудно получить высокое место в списке отличий Первого класса Классического Трайпоса (Tripos). А поскольку он силён в метафизике, то можно рассчитывать на то, что он получит членство (Fellowship), возможно, со второй попытки. А что же он будет делать потом? Он легкомыслен; пуританин назвал бы его беспутным, но это не испорченность, тут нет ничего преднамеренного. Это просто неизлечимая страсть к наблюдению характеров, которая влечёт его во все слои общества – как-то он странствовал с цыганами, в духе Борроу**, достаточно долго, чтобы изучить их жаргон. В политике он не поддерживает ни тори, ни вигов, в церковных вопросах придерживается juste milieu*** (по его собственным словам), ему очень нравится право и в не меньшей степени богословие – но куда больше ему нравится театр. Возможно, формально он будет числиться адвокатом, а фактически писать для «Панча»**** и других журналов. Возможно, сойдёт с ума и напишет трагедию. Возможно, кто-нибудь из его либеральных друзей в «том университете, который у нас в столице», нечестиво называемом оксфордцами и кембриджцами Stinkomalee*****, сделает его профессором греческого – или английского, или цыганского, ему всё равно – в этом великом заведении. А возможно (и здесь новоанглийского читателя просят достать носовой платок и позаимствовать у кого-нибудь флакон нюхательных солей) он останется здесь ещё на три или четыре года в качестве магистра, и его одежда будет делаться всё чернее, а галстук всё белее, пока в один прекрасный день на перегородке в холле не появится маленькое объявление о том, что «мистер Трэвис просит рекомендаций колледжа для принятия духовного сана». Ну что ж, бывают священники и похуже: он человек очень основательный и на редкость доброжелательный, проявляет большой интерес к бедным и щедро им помогает, – даже слишком щедро, потому что порой даёт им деньги, по праву принадлежащие его поставщикам – а ещё он не лезет в чужие дела, хотя в Англии это добродетель не настолько редкая и исключительная, как у нас. Всем этим Том Трэвис может когда-нибудь стать (не следует также забывать мнение его «джипа» (gyp), который относится к нему с большим благоговением и утверждает, что «мистер Трэвис уйдёт отсюда членом колледжа, а вернётся судьёй»). Пока же он бакалавр-стипендиат и частный репетитор, репутация которого на подъёме, и вот именно в этом последнем своём качестве он имеет самые тесные отношения с Б., который находится в состоянии яростной зубрёжки к майскому экзамену и очень беспокоится о его результате.

* «курительная шапка» (smoking-cap) – предмет домашней одежды джентльмена, популярный в 1840 – 1880 гг. Её носили по самой что ни на есть практической необходимости – чтобы не мёрзла голова, поскольку система отопления в английских домах той эпохи была очень несовершенна. Кроме того, она до какой-то степени предотвращала пропитывание волос табачным дымом. «Курительная шапка», вышитая собственными руками, считалась идеальным подарком для мужа или жениха, поэтому  викторианские модные журналы для леди изобиловали выкройками и схемами вышивки таких шапок.

** Борроу (George Henry Borrow, 1803 – 1881) – британский писатель, автор романов и путевых очерков о своих путешествиях в другие страны (Россию и Испанию). Был превосходным лингвистом, знал множество языков, в том числе и русский. Проявлял большой интерес к цыганам и овладел их языком настолько, что в 1835 г. издал словарь цыганского языка. Написал две книги о своих странствиях с цыганами: Lavengro (1851) и The Romani Rye (1857). Впрочем, осталось неясным, что в них правда, а что вымысел.

*** juste miliew (фр.) – золотая середина.

**** «Панч» (Punch) – британский юмористический еженедельник, издававшийся с 1841 по 1992 г. Пик его популярности пришёлся на 1840-е годы, в нём сотрудничали многие известные писатели и художники.

***** Stinkomalee – уничижительное прозвище Лондонского университета, которое было в ходу в 1840 – 1870 гг. Представляет собой слияние двух слов: stink (англ.) – вонь и Trincomalee – город и порт на о-ве Шри-Ланка, рус. Трикомали. Считается, что оно было выдумано известным викторианским остроумцем Теодором Хуком (Theodore Hook). Лондонский университет был основан в 1826 г. как светское учебное заведение, что отличало его от Кембриджа и Оксфорда, которые, как без сомнения уже поняли читатели этой книги, были теснейшим образом связаны с Церковью Англии. Поэтому он подвергался нападкам со стороны определённых политических и религиозных кругов. Поводом к насмешкам послужило то, что первоначально здание университета располагалось на месте, где когда-то не то была свалка, не то сбрасывался навоз. А слово Trincomalee было у всех на слуху, потому что о-в Шри-Ланка (Цейлон) был тогда британской колонией. Остаётся лишь добавить, что изысканное остроумие недоброжелателей не помешало Лондонскому университету стать одним из самых престижных учебных заведений мира.

«Курительная шапка» из журнала Godey's Lady's Book and Magazine.

1857 г.

Иллюстрация с сайта Victoriana

http://www.victoriana.com/Mens-Clothing/mens-smokingcap.htm

На месте вице-председателя сидит Эффингем Лосон, который напоминает Боба Сойера – «промотавшегося Робинзона Крузо»*, обычно он обходится без перчаток и носит красную охотничью куртку и огромную палку. Но под этой малообещающей внешностью скрывается большая учёность, ещё больший здравый смысл и даже много душевной теплоты. Прервите его занятия в течение дня, и его манеры будут резкими, а ответы – односложными; но дайте ему сигару и тодди** с виски как-нибудь зимним вечером, и после третьего стакана он начнёт в высшей степени утончённо рассуждать о политике, литературе или богословии до самой утренней службы в часовне. Он старше Тома на несколько лет, где-то на три, а это значит, что ему уже двадцать шесть, и у него остался единственный шанс на получение членства в колледже, однако он получит его почти наверняка, – классическая филология у него достаточно хороша, чтобы компенсировать математику, а метафизика просто блестяща.

* Боб Сойер – «промотавшийся Робинзон Крузо» – персонаж романа Ч. Диккенса «Посмертные записки Пиквикского клуба».

** тодди – горячий алкогольный напиток, в данном случае – виски с сахаром, разбавленное водой.

Справа от него и по диагонали от меня сидит красивый невысокий человек с крупным орлиным носом. С виду он очень молод, Горацио Спеддинг, но гораздо старше, чем кажется – во всех отношениях. Это крепкий орешек, его не так-то просто провести или уломать. Он закончил Итон и, конечно же, умеет слагать изящные латинские стихи и обворожительно чужд математике, что нисколько не мешает ему быть искусным и сильным логиком. Самая примечательная его черта – εἰρωνεία*. Это особое кембриджское качество, которое можно выразить по-английски только с помощью перифраза; его можно назвать пороком, обратным лицемерию. Послушать Спеддинга в смешанной компании (особенно если среди присутствующих имеются первокурсники или сельские священники, которых можно поразить), так можно подумать, что это порочное чудовище вроде героев Эжена Сю**. При всём при этом в частной жизни это тихий и умеренный человек, с твёрдыми принципами и постоянными привычками. Выпускники Рагби его не выносят, потому что принимают его εἰρωνεία за врождённую испорченность; он в ответ смеётся над ними и называет «Арнольдами»*** и «водичкой». В Горацио есть примесь американской крови, но едва ли вам удастся найти кого-нибудь с большим отвращением к демократическим институтам. N.B. Его отец потерял £20,000, когда лопнул Ю. Эс. Банк (U.S. Bank). Завтра у него экзамен на стипендию колледжа, и он наверняка её получит, потому что, хоть доны терпеть его не могут, они всегда выбирают лучшего. Никто ещё не посмел обвинить их в предвзятости. А со временем он получит и членство в колледже. Тогда он, наверное, разумно вложит свой маленький капитал, потому что у него большой талант к статистике и финансам, и года через четыре-пять вы сможете встретить его в Лондоне по пути с Биржи домой, к чтению Платона. Через какое-то время с помощью связей, а они у него недурны, он получит где-нибудь место атташе или ещё какую-нибудь дипломатическую должность, и тогда горе тому иностранному дипломату, который встанет у него на пути, потому что человека коварнее Горацио свет не видывал.

* εἰρωνεία (др.-греч.) – притворное незнание, ирония (диалектический метод Сократа).

** Эжен Сю (Marie Joseph Eugène Sue, 1807 – 1857) – французский писатель, один из основоположников массовой литературы. Автор множества романов, для которых характерно сочетание жестокости и юмора.

*** Арнольд (Thomas Arnold, 1795 – 1842) – директор  школы Рагби с 1828 по 1841 г. Закончил оксфордский колледж Корпус Кристи, в 1815 г. стал членом этого колледжа. В 1841 г. назначен профессором современной истории Оксфордского университета. Имел большое влияние на британскую систему образования XIX столетия. Писатель Томас Хьюз, один из бывших учеников Арнольда, изобразил его в романе «Школьные годы Тома Брауна».

Вот этот, похожий на совершившего побег заключённого, который сидит рядом со Спеддингом, – Достопочтенный Дж. Даттон, капитан Первого лодочного клуба Тринити. Хоть и сын пэра, он поступил в Кембридж в качестве «пенсионера», – вполне обычное дело теперь, когда расходы феллоу-коммонеров так велики. Он тоже итонец, как и Горацио, но более практической направленности. Ни одна лодочная вечеринка не обходится без Джорджа Даттона. Девочкам из Барнуэлла он тоже хорошо знаком, а доны поглядывают на него косо. Но он идёт через огонь, не обжигаясь*. Вмещающий в себя без последствий сколько угодно спиртного, хладнокровный и бесстрастный, как Питт или Парацельс, он является предметом удивления и восхищения своих более слабых товарищей. Послушав его разговор, вы решите, что единственным интересом на земле для него является Лодка: гонять команду по Длинному плёсу со всей возможной скоростью; носиться по холлу после обеда, наблюдая, чтобы никто из них не брал себе «сайзинги» (sizings) (знатоки говорят, что сладкое вредит дыханию); бродить по вечерам и вытаскивать их откуда угодно, чтобы они вовремя шли спать. И, однако, этот буян, этот бесшабашный капитан лодки как-то умудряется посвящать занятиям по семь часов ежедневно, и никто не способен составить ему конкуренцию в борьбе за звание Старшего Классика (Senior Classic), кроме одного спокойного, хорошо подготовленного выпускника Шрусбери (Shrewsbury). Кстати говоря, Марсден и Даттон – закадычные друзья и друг другом восхищаются, вот вам и губительные последствия соперничества и т.п. Человека в лучшей физической и интеллектуальной форме невозможно себе представить, и нет сомнений, что он займёт высокое положение в сфере юриспруденции, а возможно, станет когда-нибудь лордом Апелляционного суда, как до этого его отец, – если к тому времени ещё останутся лорды – а они останутся, хоть «Демократическое обозрение»** и утверждает обратное.

* Исайя 43:2.

** «Демократическое обозрение» (the Democratic Review, полностью The United States Magazine and Democratic Review) – американский литературно-политический журнал, издававшийся с 1837 г. по 1859 г. Джоном Л. Салливеном (John L. O'Sullivan).

А кто же сидит рядом с Даттоном? Кто же, как не доблестный Романо? Неужели этот человек англичанин, неужели в нём англосаксонская кровь? Маленький, тёмненький, с большими бакенбардами, да к тому же это имя – Романо. Да, вид у него очень иностранный, и тем не менее он англичанин, хотя и долго жил на континенте, где выучился говорить на трёх или четырёх языках, сносно играть на паре инструментов и не только разбираться в блюдах французской кухни, но и самому их готовить. Романо умён, но его университетский курс стал катастрофой, и кончит он, должно быть, тем, что бесславно получит степень среди πολλοι. Его первый курс прошёл хорошо, на втором ему вздумалось обидеться, потому что он не получил стипендию колледжа с первого раза, и тогда он мигрировал в один их малых колледжей (Small Colleges); не вынеся этого, вернулся, – слишком поздно, чтобы претендовать на стипендию Тринити (Trinity Scholarship). Единственным ощутимым результатом его миграции и возвращения была шутка Спеддинга. Однажды Б., не подумав, спросил: «Что могло заставить Романо мигрировать в Пемброк?»

«Видите ли, – ответил Горацио, – когда Романо обрёл достоинство второкурсника, он вдруг воспылал религиозным рвением, да так, что собирался отправиться миссионером на острова в южных морях. Но тут ему намекнули, что есть широкое поле деятельности поближе к дому, а именно в малых колледжах».

И, наконец, слева от Трэвиса сидит Уилкинсон, ещё один неудачник в том, что касается университетских отличий. Из Итона он вышел отлично подготовленным. Даже сейчас классические поэты вертятся у него на кончике языка, и когда на него накатывает, он отвечает вам стихотворными экспромтами. Так, например, я однажды встретил его в наших прекрасных угодьях как раз незадолго до четырёх – часа раннего обеда.

– Ну, Уилкинсон, вы собираетесь поглощать говядину в холле или пройдёмся тут на солнышке?

– Suave vorare bovem, sed suavius apricari*,

– не колеблясь, ответил этот производитель чередующихся длинных и коротких слогов.

* Suave vorare bovem, sed suavius apricari (лат.) – приятно поглощать говядину, но приятнее греться на солнце.

Может ли быть более прелестная спондеическая строка? Но увы, у Уилкинсона мало способностей к математике, а вкуса к занятиям ею ещё того меньше, поэтому ему в жизни не удастся подготовиться по ней так, чтобы пройти через Сенат-Хаус (Senate-House); так что Трайпос для него всё равно что книга за семью печатями. И всё же он, должно быть, получит стипендию, а возможно, даже и членство, потому что в Тринити математика не является sine qua non, хотя деспотический Хьюэлл (Whewell) стремится к этому изо всех сил. Однако более вероятно, что Уилкинсон почувствует ко всему этому отвращение и учинит какую-нибудь безумную выходку – выучится играть на флейте, влюбится или сделается католиком.

А кто же сидит по мою сторону стола? Случайный первокурсник-другой, вроде меня самого; толстый капитан одной из команд второго состава по фамилии Марсден, который пьёт пиво; тихий шотландец, безупречный «классик» и игрок в вист, но ничем не примечательный в других отношениях; и ещё – да! Вон тот спящий на другом краю дивана – это Фаулер, австралиец. Он только-только получил степень после того, как один раз провалился, и на радостях, похоже, решил допиться до белой горячки. Сейчас он отсыпается после своего первого возлияния; возможно, скоро мы увидим его во всей красе.

Пока я делал этот обзор, с едой было покончено, последний кусочек неизбежного за английским столом сыра уничтожен, последняя ёмкость с пивом опорожнена. Со стола убрали, и Порчер, верный «джип» Трэвиса, явился с большущей чашей для пунша. Эта οτρηρη ταμια*, миссис Порчер, приносит лимоны и прочие необходимые принадлежности, а сам Трэвис достаёт из укромного местечка две бутылки крепкого.

* οτρηρη ταμια (др.-греч.) – «усердная ключница дома» («Илиада», кн. 6, перевод Н. Гнедича).

– А в Америке делают пунш? – спрашивает мой соученик Минджи, впервые открыв рот за всё это время.

– О да, и разные другие напитки. Яичный флип, сангрию…

– Что такое сангрия?

– То, что у вас называется «негус».

– Негус ne gustandum*, – перебивает Уилкинсон.

* ne gustandum (лат.) – не следует пробовать.

– Открой-ка окно, Горацио, нужно проветрить после этого каламбура.

– Шерри-коблер, мятный джулеп, а ещё…

– Расскажите же нам, как делается мятный джулеп, – Трэвису до того любопытно, что он даже поднял глаза от чаши, содержимым которой был занят последние пять минут; неразрезанный третий лимон замер у него в руке, а забытый нож упал на стол.

– Вы не знаете? – я преисполнился самоуверенности и расправил плечи в сознании собственного превосходства. – Это напиток богов, которые соединили свои усилия для того, чтобы его состряпать. Бахус отдал для него свой самый крепкий спирт. Венера подсластила своим самым чудесным поцелуем. Помона отдала самые пикантные фрукты, Флора – самые ароматные травы, а Юпитер добавил сверху пригоршню града.

Когда я закончил излагать эту прозаическую версию стихотворения Чарльза Хоффмана*, за столом послышался взрыв аплодисментов.

* Чарльз Хоффман (Charles Fenno Hoffman,  1806 – 1884) – американский писатель, поэт и редактор. Упоминаемое здесь стихотворение так и называется – «Мятный джулеп» (The Mint Julep).

– Браво! – промолвил мой репетитор. – Представляю себе Флору с обеими руками, полными мяты, как у Деметры на фалисиях*:

δράγματα καὶ μάκωνας ἐν ἀμφοτέραισιν ἔχοισα.**

* фалисии – древнегреческий праздник урожая, посвящённый Деметре.

** δράγματα καὶ μάκωνας ἐν ἀμφοτέραισιν ἔχοισα (др.-греч.) – Со снопами и маками в обеих руках. Заключительная строка седьмой идиллии Феокрита, которая называется «Фалисии». В последних строках поэт изображает алтарь Деметры на обмолоте и говорит, что хотел бы, чтобы ему довелось ещё раз погрузить лопату в груду зерна, когда сама Деметра, улыбаясь, стоит рядом со снопами и маками в руках.

– Б., что значит δράγματα καὶ μάκωνας?

Я дал верный ответ, и Трэвис в последний раз помешал напиток.

Нас прервало недовольное ворчание нашего вице-председателя. Последние десять минут Лосон украшал прелестные черты спящего австралийца роскошными усами из жжёной пробки. Теперь он оторвался от своей жертвы, на которую как раз наносил заключительный штрих, и пробурчал: «Довольно об учёбе! Давайте-ка лучше песню!»

– Отлично! – ответил Трэвис, которому всё годилось. – Романо как раз получил новую в письме из Оксфорда. Давай, Романо!

И Романо сделал то, о чём его просили.

О дверь моя дубовая!

Ты тщательно закрыта.

От кредиторов ты моя

Надёжная защита.

И ясным днём, и при луне

Они ломились в дверь ко мне.

Но я их вовсе не боюсь,

Я на засов запрусь.

Хор

О дверь дубовая моя!

Видала ты немало.

Удары палки, кочерги

И неприятельской ноги

Достойно ты сдержала.

Когда я в колледж поступил,

Учился я как зверь.

Я день и ночь зубрил латынь,

Закрыв входную дверь.

Но на экзамене провал

Меня коварно поджидал.

С тех пор я стал гулять, кутить,

Приятно время проводить.

О дверь дубовая моя! и т.д.

Теперь я по уши в долгах,

И дверь закрыта снова.

А кредиторы под окном

Сожрать меня готовы.

Собравшись алчною толпой,

Они охотятся за мной.

Но дверь стоит на их пути,

Через неё им не пройти.

О дверь дубовая моя!

Видала ты немало.

Да будешь ты всегда крепка,

Чтоб кредиторская рука

Вовеки не взломала.

Последовали аплодисменты, а затем, после небольшой паузы, Даттона «попросили вызваться добровольно» (выражаясь на ирландский манер), и он тут же исполнил забавную простонародную песенку «Вилкинс и Дина», одну из версий которой можно найти в «Альманахе Бентли»* за 43 или 44 год. Песенка очень мелодичная, в ней даже слышен звон колоколов, а слова примерно такие:

* Альманах Бентли (Bentley’s Miscellany) – британский литературный журнал, основанный издателем Ричардом Бентли (Richard Bentley) и существовавший с 1836 по 1868 г. В нём сотрудничали такие известные писатели, как Чарльз Диккенс, Уилки Коллинз и др. 

Жил в Лондоне как-то богатый купец,

Красавицы-дочки почтенный отец.

А звать её Дина, а лет ей шестнадцать,

И круглая сумма должна ей достаться.

Далее  с большим юмором и пафосом повествовалось о том, как Вилкинс ухаживал за прекрасной Диной; как её папаша (как это водится у папаш) имел для неё на примете другого жениха; как он мягко увещевал своё непокорное дитя в следующих трогательных выражениях:

О дочь моя Дина, тебе он не пара,

Уймись, а не то я умру от удара.

А «Вилкинс, по ейному саду гуляя», обнаружил «хладный труп» своей возлюбленной, после чего «выпил яду», который в подобных случаях всегда оказывается под рукой. Но впечатление от печальной концовки быстро сгладилось благодаря chœur foudroyant*, такому громкому и продолжительному, что он даже разбудил австралийца. По пробуждении Фаулер стал мишенью многочисленных шуток, наговорил бесконечное количество чепухи, потёр себе лицо в счастливом неведении относительно сделанных там дополнений, отчего всё оно стало чёрным, к непередаваемому восторгу первокурсников; спел песню, явно не рассчитанную на экспорт, и кончил тем, что сплясал импровизированный и очень энергичный хорнпайп**, без сомнения, к большой радости маленького педантичного дона, который проживал прямо под нами. Том окрестил его «Чертовски Учтивистым» и имел привычку оказывать ему разные тонкие знаки внимания, как-то красть его хлеб и топить мышей в его кувшине с молоком. Этим и закончились вечерние развлечения, и компания разошлась в половине первого ночи, кроме Лосона и нашего американца, которые оставались у Трэвиса до трёх, беседуя о богословии. К счастью, в Кембридже можно ходить или не ходить на утреннюю службу в часовне в зависимости от желания. И кто после этого осмелится утверждать, что Англия – это не земля свободы?

* chœur foudroyant (фр.) – громовой хор.

** хорнпайп – матросский танец.

Предыдущая

Следующая